— Запомни, Федор, никаких поблажек, — предупредил Леонтий и напомнил: — Меня ты знаешь.
— Знаю, — коротко ответил Федор.
В девятом классе поручили Ушакову взять Федора Пазникова на буксир: никак тому не давалась тригонометрия. «Мне бы лишь троечку вывели — и ладно», — честно признался Федор. Но цепким и настырным оказался Леонтий: требовал знаний точных, поблажек не допускал. Измотал своего подопечного, и тот, не выдержав, предупредил, что если Ушаков переступит еще раз порог его квартиры, то он выставит его за дверь. Был он сильнее Леонтия и был уверен, что так оно и случится. Но Ушаков пришел, и все кончилось тем, что Федор сел за учебники. А потом он уже сам приходил на дом к товарищу. В это время они крепко сдружились, и когда Федору приходилось слышать от Леонтия слова: «Никаких поблажек», то понимал: так оно и будет.
И на этот раз Федор не ошибся. Было трудно — подкашивались ноги, ломило спину, до постели едва добирался, — а Леонтий требовал: не отставать!
— Как все, так и ты, понял?
Но помогал — много и полезно. Не прошло и полугода, а Федор работал уже не хуже опытных навалоотбойщиков. Тогда в лавах еще не было комбайнов. Уголь подрезали врубовкой, взрывали, и нередко забой после взрыва выглядел страшновато: выбитые стойки, оголенная кровля, груда угля вперемешку с породой. А высота лав всего метр, самое большее — полтора. Не только на коленях, лежа приходилось «вкалывать».
Думал поначалу Федор: не привыкнуть. Удерживало одно, как ему казалось, — долг. А потом стал замечать, что не остается после работы ни прежней смертельной усталости, ни привычного осадка, который скапливался от ощущения безвыходности своего положения. Через месяц-другой он считал себя полноправным шахтером, и то, что было связано с далекой Сибирью, с глухой таежной деревенькой, с Полиной, казалось коротким, как вспышка, сном.
Так прошло несколько лет. Федора не однажды «сватали» в бригадиры, но он шутливо отговаривался: «Куда мне без Ушакова», — но год тому назад неожиданно признался:
— Хочу на комбайнера выучиться. Захватило меня. Не возражаешь?
И уехал на курсы в Свердловск. Вернулся вовремя: бригаде Леонтия Ушакова доверили первой освоить комбайн «Донбасс».
И, наверно, во многом благодаря Федору Пазникову, его умению управлять комбайном, успех пришел быстрее, чем этого ожидали. На шахте он стал человеком знаменитым: портрет его висел на доске Почета, о нем написал большой очерк корреспондент городской газеты.
И вдруг — в течение всего нескольких дней — случилось невероятное. Федор, который на курсах получил еще и удостоверение взрывника, написал заявление, в котором просил перевести его взрывником на участок ГПР — горнопроходческих работ. Уговоры не помогли, Леонтия он резко оборвал:
— Хватит, не вечно быть в долгу. Сам хочу жить. Самостоятельно.
— Разве ты жил не самостоятельно? — удивился Леонтий.
— Значит, нет.
— Может, останешься? А то вроде нехорошо получается.
— Вот-вот, нехорошо, — неожиданно вскипел Федор. — Пока делал так, как тебе нравилось, был хорош...
— Что-то не пойму я тебя, Федор. Не ссорились, жили в ладу, в согласии... Нет, не пойму.
— Не надо понимать. Голова распухнет...
После этого разговора они встречались все реже, да и то накоротке. В гости к себе Федор не звал, а Леонтий не напрашивался, и холодок отчуждения, возникший неизвестно отчего, возрастал. И все же Леонтий надеялся: сойдет хандра с его друга — и вернется Федор. Чего уж скрывать — нужен бригаде Федор Пазников. После его ухода дела не заладились. Хоть ссылались на трудности, возникшие из-за того, что выступил песчаник, но ясно было: вернись Федор — и успех снова обеспечен.
Но шли дни, а Федор не думал возвращаться. Профессия взрывника пришлась ему по душе. Он сам признавался:
— Хорошая должность, самостоятельная. Сам себе хозяин...
Но ни разу не говорил он Леонтию, что все чаще останавливает знакомых ребят и спрашивает их о том, кто работает сейчас на его комбайне, и сам Федор не мог объяснить, зачем он это делает.
ВТОРАЯ ГЛАВА
Вот и сегодня, тихим мартовским утром, Федор окликнул Михаила Ерыкалина, с которым работал вместе, в одной бригаде Ушакова. Тот, не дожидаясь, когда подойдет к нему Федор, сам устремился навстречу, спросил:
— Новость слыхал?.. Нет?.. Наш-то бригадир, всеми уважаемый Леонтий Михайлович, номер выкинул... Сбежал...
— Как сбежал?
— А вот так просто, среди бела дня...
— Куда?
— Эх ты, дружок липовый! — грустно усмехнулся Михаил. — От законной бригады своей. На другом участке будет работать, с новыми людьми. А нас, значит, побоку. Вот как!
— Погоди, — растерянно проговорил Федор. — Ты толком объясни: что случилось?
— А чего объяснять! — сердито махнул рукой взбудораженный Михаил. — Хошь — сам спроси.
И, оставив в недоумении Федора, заспешил прямиком — через шпалы и кусты тальника, росшего вдоль железнодорожного полотна, — к дороге, что вела к быткомбинату.
«Неужто правда? — подумал Федор, глядя вслед торопливо удалявшемуся Михаилу. — Сам меня ругал, а тут на? тебе — сбежал... Да нет, ерунда все это, разыгрывает меня Ерыкалин. — И, ухватившись за эту мысль, как за спасительную палочку, увереннее подумал: — Разыгрывает, шутов охотничек. Он соврет — недорого возьмет». Федор, уже было повернув обратно, к быткомбинату, решительно зашагал в сторону поселка. Легкий морозец, напоминающий о крепкой зиме, еще схватывал по ночам подтаивавшие за день дорожные лужи тонким слоем прозрачного льда. Когда наступал на него Федор, он хрустко ломался, брызгами сыпался из-под ног. Снег на дорогах и тропинках уже исчез, он держался лишь в поле, в самых низинах да глубоких оврагах. Ярко светило полное солнце, но тепла от него еще не было, и было приятно идти по свежему морозцу, похрустывать льдинками и прищуривать от солнца глаза, чуть покалывающие после ночной смены.
Хотелось Федору застать в постели теплую, податливую со сна Ирину, крепко прижать к груди, чтоб услышать мягкий, певучий голос: «Ну, медведь, раздавишь...»
Но Ирина уже поднялась. Одетую, он встретил ее на пороге квартиры. Даже задержать не удалось.
— Ой, Феденька, милый, спешу. — Чмокнула в щеку и уже за дверью крикнула: — Завтрак на столе!
В последние дни Ирина уходила из дома рано — ждала какую-то комиссию у себя в интернате, где она работала врачом. Федор знал об этом, и все же то, что не удалось ему сделать так, как подумалось дорогой, совсем расстроило его.
— Тоже мне, нашла работенку... — буркнул он.
Раздевшись, он прошел на кухню, но выпил только стакан молока, есть почему-то расхотелось. Да и спать тоже, хотя в голове была та непривычная тяжесть, какая наступала после бессонной ночи. Прилег на диван, глубоко вздохнул, но облегчения не наступало. Что-то тупое, твердое стискивало грудь.
«Дернул меня черт остановить болтуна Ерыкалина, — зло подумал он и постарался успокоить себя: — А впрочем, какое, мне до всего этого дело? Я там не работаю, хватит пресмыкаться, ходить тенью за Ушаковым. Пора жить самостоятельно. Работой взрывника доволен, зарплатой не обижают, — чего еще надо! Все идет хорошо — и баста. Закрывай глаза, Федор, и спи. Ты заслужил на это полное право. Отпалил по первому разряду, ребята остались довольны, — значит, все правильно и честно, и нечего себя
