Потянулись к Дмитрию и казацкие самозванцы с дружинами, буквально десятками.
Это были «укрытые боярами» сыновья Федора Иоанновича – Федор, Клементий, Савелий, Ерофей.
Из Астрахани прислал письмо внук Ивана Грозного от бездетного старшего сына Ивана – Лаврентий.
Потом дал о себе знать некий Август – сын самого Ивана Грозного от четвертой жены Анны Колтовской.
Появился второй царевич Петр, еще один царевич Федор, царевич Клементий, царевич Симеон, царевич Василий и, наконец, даже царевичи Гаврилка, Мартынка и Ерошка.
Когда казаки привели к Демитрию царевича Федора, здорового, крепкого мужика лет сорока, его родного племянника, Дмитрий немедленно велел его повесить.
– Больно короток для царя, – сказал он Меховецкому. – Пусть немного повисит. Может, станет длиннее.
Так же казнили пришедших чуть позже великих князей Русии Лаврентия и Августа. Тогда вскоре бесследно исчезли и другие самозванцы.
Для приведения в строгий порядок всей этой разноплеменной рати энергии и сил Казимира Меховецкого явно не хватало – требовалась железная, более жестокая рука.
Под городскими стенами Орла все прибывшие конные отряды собрались на коло, сидя на лошадях. Пригласили Рожинского с товарищами и провозгласили, что Меховецкий лишен гетманства и изгоняется из войска. А если осмелится остаться, то каждый волен будет ударить или убить его.
Гетманом выкликнули Рожинского.
Тут же отправили посольство к царю, чтобы он выдал им тех, кто сообщил неправду об его измене.
Дмитрий отказался говорить через послов, сказав, что приедет сам. И точно, скоро приехал на царски убранном коне, в золотом платье в сопровождении некоторых бояр и отряда пехоты.
Его встретил недовольный шум коло.
Дмитрий стал грубо и неприлично браниться. Все замолкли. Вместо Дмитрия стал объясняться один из сопровождающих бояр.
– Молчи, – сказал ему Дмитрий. – Ты не умеешь говорить. Я буду говорить сам.
Он сказал:
– Вы хотите, чтобы я вам выдал своих верных слуг, которые предостерегали меня от беды. Никогда московские государи верных слуг своих не выдавали. И я этого не сделаю, если бы даже сам Бог сошел с неба и велел мне это сделать.
– Так чего же ты хочешь, – закричали из коло, – оставаться с теми, кто тебе служит языками, или с войском, которое пришло служить тебе саблей?!
– Как себе хотите, – спокойно отвечал Дмитрий. – Хоть ступайте прочь.
– Убить негодяя! Рассечь! – закричали из толпы.
– Привел нас, теперь вот чем кормишь?
– Убить!!!
На удивление всех поляков, Дмитрий не смутился и спокойно повернулся и уехал в город. Многие хотели броситься за ним с обнаженными саблями и убить, но Рожинский удержал конников:
– Назад!
Он только велел послать за Дмитрием большую стражу и смотреть, чтобы тот никуда и ни за что не сбежал из города.
Хотя ситуация была смертельно опасная, Дмитрий, дерзко говоря с поляками, всем своим царским нутром понимал: «Никуда они не денутся. Что они без него?! Кому они нужны? Он им в сто раз важнее, чем они ему».
Это же понимал и Рожинский с вождями.
На счастье Дмитрия и поляков, переговоры между ними и взял на себя Адам Вишневецкий и его придворные Валавский и Харлинский.
Они много ездили из лагеря в город и наконец помирились. Дмитрий снова приехал на коло и достаточно элегантно и весомо извинился перед Рожинским. Рожинский в конце разговора поцеловал ему руку.
На коло в присутствии Дмитрия еще раз было подтверждено, что гетманом всех войск будет Рожинский.
Александр Лисовский и Иван Заруцкий стали во главе казачества.
Меховецкого Дмитрий полякам не сдал. Может быть, потому, что тот был главным его другом и опекуном, может быть, потому, что он был главным свидетелем его появления в Польше, может быть, потому, что он был главным очевидцем его встречи с королем польским Сигизмундом Третьим Вазой.
Тем не менее Меховецкий не очень обольщался на его счет:
– Пока пронесло! Надо будет сдать, сдаст!
Вечно мрачный и молчаливый король Польши Сигизмунд Третий серьезно готовился к походу на Москву.
Время было самое подходящее: рокош был окончательно подавлен, рассеянные отряды его противников были вытеснены в Русию. (Слава Богу, они разоряли ее в пользу Речи Посполитой.) Папа Римский уже потерял надежду на то, что воскресший Дмитрий и есть тот самый Дмитрий Первый, который обещал ввести католичество в Русии. Поэтому он обещал прислать денег для снаряжения армии.
Из Русии уже дважды приезжали посланцы от бояр-заговорщиков с приглашением выступить в поход на Москву. Они откровенно говорили, что Дмитрий Второй это хороший способ убрать с трона Шуйского.
Наиболее авторитетные люди из польских воинов изображали Московское царство как легкую добычу, которая только и ждет смелой и твердой руки.
Находившийся в плену Олесницкий сообщал, что страна обезлюдела, ее раздирают распри. Что за последние годы она потеряла более ста тысяч человек и что в основном это лучшие ратные люди.
Самые активные сторонники войны убеждали короля, что, связанный по матери с линией Ягеллонов, он является прямым наследником Грозного.
Сигизмунду предлагали хотя бы отобрать у русских один Смоленск – самую сильную крепость русских – и довести границу Польши до этой крепости.
Налицо был классный предлог для начала войны: русские вступили в союз с Карлом Девятым – главным врагом Сигизмунда.
После долгих переговоров со Скопиным-Шуйским в Новгороде Карл Девятый выделил в обмен на уступку города Корелы в помощь Шуйскому большой отряд ландскнехтов под командованием Понтуса Делагарди.
Таким образом, все дело сводилось только к материальному вопросу: располагает ли Польша такими средствами, которые дали бы ей возможность довести войну до желаемого конца?
В шестьсот восьмом году, в начале декабря, через нового папского нунция Симонетта король открыл свои планы Ватикану.
Он написал Павлу Пятому:
«Я не сомневаюсь, что Вашему Святейшеству известны побуждения, вынуждающие меня начать войну против русских, тем не менее я напомню их.
Мотивы мои таковы. Я намерен содействовать распространению истинной христианской веры. Я намерен защитить исконные земли моего государства, охраняя пограничные города. Наконец, я выступаю против тирании тех обманщиков, которые, выдавая себя за потомков князей московских, подобно разбойникам, вооруженной рукой опустошают всю страну, покрывая землю могилами бесчисленных жертв».
В ночь на Рождество Христово, в шестьсот девятом году, Павел, по обычаю, благословил меч и шлем, затем он отослал эти предметы Сигизмунду. Это значило, что римский первосвященник благословляет рыцаря Церкви Христовой на победоносную борьбу.
Но Сигизмунду были нужны не слова, а деньги, причем в огромном количестве. И с большим удовлетворением он узнал через нового папского нунция Симонетту, что Папа Римский переведет ему 45 000 червонцев в Краков на имя кардинала Монтальто.
В зимний вечер все в том же Вавельском замке, в том же мраморном зале, где
