учение не цель, а средство к достижению общей нашей великой цели.
И вместе с любовью к знаниям, к учению, надо неразрывно воспитывать любовь к труду, не противопоставляя одно другому.
Было очень радостно видеть, как к отправлению «Повенца» в море на первые ходовые испытания учителя школ привели на причал верфи ребятишек. Я уверен, что у мальчиков и девочек, что проводили в первый рейс океанский корабль, на всю жизнь останется воспоминание об этом дне: суровые, сосредоточенные лица взрослых; истово снятые фуражки, когда в мегафон прозвучала команда: «Отдать швартовы!»; праздничные гудки и сигналы флагами «Счастливого плавания!», которыми остальные суда напутствовали «Повенец». Надо и у нас ввести такую традицию — приглашать школьников на рабочие торжества, будь то спуск на воду корабля или открытие нового магазина. Такие праздники — самые большие праздники.
«Повенец» пробыл на ходовых испытаниях с неделю и выдержал их отлично. Морской торговый флот получит серию хороших, надежных судов.
Безупречно шла работа и на «Горизонте». Дни сменялись днями, заполненными трудом, расписанными по часам, как полагается на морском судне, даже в порту.
А вечера? Воскресенья?
Разговор о досуге моряков запомнился надолго. Происходил он с… назовем этого человека хотя бы товарищ Н. Настоящей фамилии я не приведу потому, что впечатления мои субъективны, я не имею права судить в целом о его работе. Да и не исправит товарища Н. никакая критика, поздно меняться, пора уходить. Тем более, пенсионный возраст наступил.
До Двадцатого съезда партии товарищ Н. занимал очень высокий пост. Потом — пониже, потом еще ниже. Нынешнюю должность свою так, как она указана в штатном расписании, он даже называть не хочет, считая ее для себя недостойной. Однако от него зависит еще многое, в том числе и досуг моряков после честной, напряженной работы.
— Город посмотреть? — Товарищ Н. поднял на меня небольшие водянистые глаза. По первому впечатлению они были суровыми, но где-то в глубине таилась грусть и неуверенность. — А чего им, — под «ними» подразумевались мотористы, матросы, механики, штурманы, — по улицам шататься? Вышел, купил, что надо, и иди обратно на судно, отдыхай.
— Да, но… — хотел возразить Петр Петрович.
— В «козла» забить, — продолжал товарищ Н., даже не повернув головы в сторону капитана. — Перетягивание каната тоже занятие хорошее, традиционное, морское, хе, хе, хе…
Двадцать, ну, пусть тридцать лет назад этот человек был рабочим или крестьянским пареньком — компанейским, веселым, умным, его любили, уважали товарищи, отличив среди других, поручив ему ответственное дело. Почему же теперь передо мной сидит холеный барин — до мозга костей, до самой затаенной мысли?! Невеселые думы не оставляли меня. Откуда это? Кто научил его выдержать посетителя четверть минуты перед своим столом, а потом предлагать садиться? У кого подсмотрел он небрежно величавые движения, манеру не замечать собеседника, перебивать других на полуслове? Где услышал, когда позаимствовал презрительное «они» о своих товарищах? Как возникла в сознании трещина, которая разверзлась пропастью, отделив славного паренька-комсомольца от сегодняшнего хама и вельможи?! Мы много думаем и много делаем в области идеологического воспитания. Правильно! Чуждые нам влияния порой принимают самую разнообразную форму, но в любом виде вредят нам.
Может, не стоило бы вспоминать здесь о товарище Н.? Ведь он — явление уходящее, если не ушедшее совсем. «Нетипичен» товарищ Н. для наших дней!.. Нет, — рассказать надо. Спокойно пройти мимо товарища Н. нельзя.
Большинство в торговом флоте составляют люди, чья сознательная жизнь началась в послевоенные годы. Советские моряки достойно представляют свою Родину за ее рубежами. Выросло поколение, для которого определенные нравственные и этические нормы вошли в плоть и кровь, стали чем-то само собою разумеющимся. И только совершенно оторвавшийся от народа барин может думать, что дай только «им» волюшку и «они» сразу ринутся в бар, а оттуда прямехонькой дорожкой еще куда-нибудь. Нет, товарищ Н. и ему подобные! Не страха ради, а за совесть бережет доброе имя своей Родины и свое «простой» советский человек!
Моряки с «Горизонта» посещали достопримечательные места Ростока, встречались с германскими товарищами коллегами, устраивали экскурсии за город.
Мне за время стоянки довелось побывать не только в Ростоке и Варнемюнде, но и в Гюстрове, Бад- Доберане, Гриммине и других городках.
В центре или недалеко от центра любого из этих городков — кладбище. По-весеннему голые деревья не дают тени, желтое солнце блестит на обелисках и надгробиях: «…гвардейского ордена Ленина полка…», «…авиационного, истребительного орденов Красного Знамени, Отечественной войны I степени…», «… танкового корпуса…» Их много — рядовых, сержантов, лейтенантов, полковников, генералов, Ивановых, Сидоренко, Багарадзе, Адамянов, Рабиновичей, Мухамедовых — не хватит одной жизни перечислить все имена. На месте каждого из них мог быть я, вы, наши близкие. Прах могилы не прах забвения, мертвые уходят, возлагая на наши плечи незавершенное ими. Они сделали, что могли, нам нельзя быть спокойными, пока не стих над миром тревожный набат. Желтое солнце согревает мрамор, деревья готовы одеться в весенний наряд. Когда нисходит зеленый вечер, а за ним ночь с тонким серпом месяца в черно-кисейной глубине, это кладбище ничем не отличается от других. Так ли? Не верьте ночи, она обманчива, она затемняет ловушки и сглаживает углы. Свет солнца бывает беспощаден, но всегда честен. Бессильно время перед памятью о героях, нет предела их подвигам. Жизнь идет вперед, годы сменяются годами, а заботливые руки не забывают положить букет цветов у памятника. Первые цветы весны, они по-особому нежны и трогательны. Кто взрастил эти цветы, кто принес их сюда, на могилу воинов?! Их вырастил, их принес сюда Народ.
В парке, что примыкает к кладбищу, звенит ребячий гомон, плавают лебеди в озерце, девушки с прической «полюби меня, Гагарин» жмурятся от солнца. Связь времен не рвется, бесконечен поток жизни.
Солнечному свету трудно проникнуть в извилистые закоулки средневековых кварталов, солнцем залиты новостройки. В центре Ростока высится двенадцатиэтажный красавец, строительство которого было окончено при нас. Это — административное здание, полное света, воздуха, какой-то особой радостной простоты.
Гордость Ростока — новый порт. Сюда приходят со всего мира корабли, день и ночь не знают отдыха портальные краны. Они как бы сошли со страниц научно-фантастической книги — огромные и «ультрасовременные» по своим очертаниям.
Не знает устали новый порт Ростока и продолжает в то же время расти. Знакомый и понятный советскому гостю пейзаж! Все, как у нас, на наших новостройках, на площадках будущих заводов, фабрик, портов: бульдозер гонит перед собой вал земли, с рельс только-только проложенной железнодорожной ветки еще не сошел темный заводской колер, вереницей подъезжают грузовики под ковш экскаватора. Все привычно, все «по-нашему», и люди, которые работают здесь, — свои, близкие, понятные. Их не раз доводилось встречать, не раз беседовать, — пусть не с этими именно, не в том дело, но с их товарищами и подругами, такими же, как они, полными энергии, задора, готовности своими руками строить свое будущее. Понятны их мысли, чувства, стремления, даже написанный по-немецки лозунг — беспокойное полотнище трепещет на ветру, — читаешь без переводчика, хотя немецкому языку научиться не успел. Так и должно быть, так и будет по всей земле — единое «человечье общежитье», люди труда протягивают друг другу руки, строители, пахари, ученые, литераторы — все, чьими усилиями красен мир, родные и нужные.
На верфи «Нептун» спускали со стапелей очередной «фрахтер» — грузовой теплоход для Советского Союза.
Событие, в сущности, для верфи не столь важное — более двухсот фрахтеров ушло отсюда за последние годы в дальние моря. Однако стало оно праздником дружбы народов, интернационального братства. Каждое судно для Советского Союза — искренний подарок германских товарищей.
Церемония праздника назначена на полдень, собираться начали точно к намеченному сроку. Пришли рабочие верфи — аккуратные робы, низко надвинуты лакированные козырьки фуражек. Щеголеватые матросы и мотористы с советских судов — кожаные или зилоновые куртки, синие береты, у простоволосых
