– Ну конечно! Ложись, поспи, – заметно повеселел художник.
'Обрадовался, уговаривает поспать. Видел! – Иглой кольнула тревожная мысль. – Наверное, хочет задержать у себя до рассвета '.
Заметив, что по лицу гостя пробежала тень, кутья понял свою ошибку.
– Впрочем, как хочешь. Может, тебе неудобно у меня. Если имеешь на примете лучшее место – выбирай, – говорил спокойно, равнодушно.
'Черт его знает, может и не видел', с сомнением подумал Павлюк, сбитый с толку безразличием художника.
– Я неприхотлив, – сказал гость. – Комфорт мне совсем ни к чему.
– Если так – милости просим, – ответил кутья, и снова в его голосе Павлюк почувствовал тревожные нотки.
'Конечно, видел, нечего зря здесь терять время. Как теперь уйти отсюда? '
– Знаешь что, – поднялся со стула. – Сначала пойду на вокзал, точно узнаю, когда поезд, и возьму билет …
– Да куда ты пойдешь так рано!
– Ничего, зато потом со спокойной душой отдохну,
– Я провожу тебя, – встал кутья,
– Не беспокойся, я сам.
'Вот проклятый! – Не шло из головы. – Не хочет отпустить '.
– Ничего, какая там забота. Выпьем еще по рюмочке. У меня есть бутылка великолепного ликера, и тогда уж пойдем. Подожди, сейчас я принесу.
Не дожидаясь ответа, художник быстро вышел в соседнюю комнату.
'Что он задумал?' Павлюк неслышно подошел к двери, за которой исчез кутья.
Прислушавшись, уловил легкий шелест. Наклонился, посмотрел в замочную скважину,
Кутья стоял у телефона и быстро листал тонкую книжку – искал в справочнике нужный номер.
Павлюк резко распахнул дверь, вошел в комнату.
– Славцю! – Крикнул он. – Что ты хочешь делать?
– Ты знаешь.
– Зачем ты хочешь меня высказать? Ведь мы с тобой украинский, земляки!
Голос Павлюка звучал мягко, нежно. Левую руку глаз положил на телефон, правой ощупывал в кармане рукоятку пистолета.
– Ты не смеешь называть себя украинским! – Гневно сказал кутья.
– Мы выросли на одной земле, Славцю, – подступая ближе к художнику, умолял Павлюк.
– Да, но мы всегда были разными … Забери руку с телефона!
Кутья оттолкнул Павлюка, снял трубку:
– Станция! Алло! Станция!
Павлюк выхватил из кармана пистолет. Но художник успел увернуться.
Удар тяжелой рукояткой пришелся не по голове, как рассчитывал Павлюк, а по плечу.
В ответ кутья толкнул Павлюка, повалил на пол.
Художник был сильный и надеялся сам на сам справиться с 'гостем'. Впрочем, если бы он и позвал на помощь, никто бы не услышал.
Но силы изменили Кутья.
Раненая рука отказывалась служить. Павлюком удалось вырваться. Он размахнулся. С Кутем было покончено …
Павлюк выбежал из дома, машинально захлопнув за собой дверь. Он плохо понимал, что делает. Кутья, этот кроткий, деликатный, далекий от политики 'служитель искусства', разрушил все его планы …
На улицу Павлюк вышел спокойно, уверенно и направился к вокзалу. Дождь перестал, ветер стих. Чувствовалась пронзительная предутренний свежесть.
Воздух рассек фабричный гудок, его призыв полетел далеко в горы и откликнулся эхом. На улицах уже появлялись первые прохожие.
Павлюк решил вокзал не заходить. Он понимал, что пассажиров в это время немного и его приметят, Носильщики, дежурные, уборщицы, если надо будет, смогут описать его внешность.
Он остановился на углу возле привокзальной площади, начал всматриваться в прохожих. Заметив мужчину в железнодорожной форме, с сигаретой в зубах, перевалистою походкой пошел ему навстречу. Вынул из кармана пачку:
– Позвольте прикурить.
– Пожалуйста,
Павлюк глубоко затягивался, раскуривая видволожену сигарету.
– Не знаете, когда, – снова затянулся, – поезд Киев-Энск прибывает?
– В четырнадцать двадцать пять.
– Спасибо.
Железнодорожник пошел своим путем, Павлюк – своим.
Миновав кварталов три, Павлюк обратил на железнодорожное полотно, пересек его на переезде и отправился снова на вокзал, но уже с другой стороны.
К платформе подошел пригородный поезд. 'Рабочий, в мою сторону', подумал Павлюк.
Решение созрело мгновенно. От пригородного поезда Павлюка отделяли несколько товарных составов. Он побежал вперед, остановился почти у исходной стрелки, пролез под вагонами, стал у крупного товарного Пульмана.
Ждать пришлось недолго. Паровоз сипло засвистел, выпустил струю пара. Звякнули буфера. Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Когда он проходил мимо Павлюка, тот вцепился за подножку и влез в тамбур.
'Лимузин' выехал из Кленовая гораздо позже, чем 'мерседес', и к мосту прибыл только перед рассветом.
Хотя ехали очень быстро, Грицай заметил в сероватый мгле поломанные перила. Велел остановиться. Вместе с Воробьевым вышел.
– Совсем недавно сломаны, – сказал полковник.
– Очевидно, они?
– Похоже, – ответил полковник. – На парапете следы серой автомобильной краски – машина чиркнула по нему боком.
– Произошла авария, и машина с двумя седоками полетела в пропасть?
– Да, полетела, – задумчиво ответил Грицай. Наклонился, начал пристально рассматривать настил моста. Потом вдруг резко выпрямился и сказал уже другим тоном: – Полетела, но не с обоими. Один выпрыгнул из машины, причем выпрыгнул на ходу – видите, не удержался, проехал по настилу моста, подкованными каблуками оставил на досках глубокие царапины.
– Вполне возможно, – согласился Воробьев. – И спасся именно пассажир, он сидел с этой стороны.
– Что же дальше? – Рассуждал Грицай. – Что он сделал после гибели 'мерседеса'? Нас не обгоняла и не попадалась навстречу ни одна машина. Итак, сесть на попутную машину он не мог. Идти по шоссе не решился бы, понимая, что мы сразу догоним. Единственная дорога …
– … В горы, – закончил Воробьев.
– Правильно, но куда именно в горы? Туда, – полковник махнул рукой на северо-восток, где гигантскими волнами тянулись горные хребты, густо поросшие соснами, – в дикие, безлюдные места, без мыслил-ской оружия, боеприпасов, снаряжения лучше не соваться – с голоду пропадешь. Мне кажется, он отправился на станцию Долбуново, чтобы сесть на поезд и бежать дальше.
– Других станций или полустанков, кроме Долбуново, поблизости нет?
– В одну сторону на двадцать пять километров, во второй – на все пятьдесят с лишним. Это по железной дороге, а по шоссе ближе чем в сорока километрах от Долбуново не найдешь жилья.
– Тогда на станцию, – предложил Воробьев. – Поедем машиной. Все равно следы давно смыл
