— Сколько… — спросил он сдавленным голосом, — сколько времени я проспал?
— Довольно долго, — ответил русобородый, быстро переглянувшись с двумя другими.
— Сколько же?
— Очень долго.
— Да, да! — воскликнул недовольно Грэхэм. — Но я желаю знать — сколько. Несколько лет? Много лет? Что-то произошло… Не помню, что. Я смутно чувствую… Но вы… — Он всхлипнул. — Зачем скрывать это от меня? Сколько времени?
Он замолчал и, тяжело дыша, закрыв глаза руками, ждал ответа.
Все трое начали перешептываться.
— Пять, шесть? — спросил он слабым голосом. — Больше?
— Гораздо больше.
— Больше?
— Больше.
Он смотрел на них и ждал ответа. Мускулы его лица передернулись.
— Вы проспали много лет, — произнес наконец человек с рыжей бородой.
Грэхэм с усилием приподнялся и сел, затем быстро вытер слезы исхудалой рукой.
— Много лет? — повторил он.
Он зажмурил глаза, потом снова открыл их и, оглядываясь вокруг, спросил:
— Сколько же именно?
— Приготовьтесь услышать известие, которое удивит вас.
— Хорошо.
— Более гросса лет.
Его поразило странное слово.
— Больше чего?
Двое незнакомцев быстро заговорили между собой. Он уловил только слово «десятичный».
— Сколько лет сказали вы? — настаивал Грэхэм. — Сколько? Да не смотрите же так! Отвечайте!
Из их разговора он уловил три слова: «более двух столетий».
— Что? — вскричал он, оборачиваясь к юноше, который, как ему показалось, произнес эти слова. — Как вы сказали? Два столетия!
— Да, — подтвердил рыжебородый. — Двести лет.
Грэхэм повторил эти слова. Он приготовился ко всему, но никак не ожидал такого ответа.
— Двести лет! — повторил он с ужасом, казалось, перед ним разверзлась пропасть. — О, но ведь тогда…
Ему ничего не ответили.
— Так вы сказали…
— Да, двести лет. Два столетия, — повторил рыжебородый.
Опять молчание. Грэхэм посмотрел им в глаза и по выражению их лиц понял, что они не обманывают его.
— Не может быть! — воскликнул он жалобно. — Мне это снится. Летаргия… Летаргия не может так долго длиться. Это неправда… Вы издеваетесь надо мной! Скажите… ведь прошло всего несколько дней, как я шел вдоль морского берега в Корнуэлле…
Голос его оборвался.
Человек с русой бородой, казалось, был в нерешительности.
— Я не очень силен в истории, сир, — произнес он неохотно и посмотрел на остальных.
— Вы правы, сир, — сказал младший. — Боскасль находится в прежнем герцогстве Корнуэлльском, к юго-западу от лугов. Там и теперь еще стоит дом. Я был там.
— Боскасль! — Грэхэм повернулся к юноше. — Да, Боскасль! Боскасль. Я заснул где-то там. Точно я не могу припомнить. Точно не могу припомнить. — Он схватился за голову и прошептал: — Более двухсот лет! — Сердце его упало. Лицо передернулось. — Но если это так, если я проспал двести лет, то все, кого я знал, кого я видел, с кем говорил, все умерли.
Все трое молчали.
— И королева и королевская семья, министры, духовенство и правительство. Знать и простонародье, богатые и бедные, все, все… Существует ли еще Англия? Существует ли Лондон? Мы ведь в Лондоне, да? А вы — мои хранители-опекуны? Опекуны? А эти? А? Тоже охраняют меня? — Привстав, он глядел на них широко открытыми глазами. — Но зачем я здесь? Впрочем, нет! Не говорите. Лучше молчите. Дайте мне…
Он сидел молча, протирая глаза. Ему подали второй стакан розоватой жидкости. Выпив, Грэхэм почувствовал себя бодрее. Он разрыдался, и слезы принесли ему облегчение.
Взглянув на их лица, он вдруг засмеялся сквозь слезы почти безумным смехом.
— Две-сти лет, две-сти лет! — повторял он.
Лицо его исказила истерическая гримаса, и он снова закрыл глаза руками.
Потом он успокоился. Руки его бессильно повисли. Он сидел почти в той же позе, как при встрече с Избистером у пентаргенских скал. Вдруг его внимание было привлечено чьим-то громким, властным голосом и звуком приближающихся шагов.
— Что вы тут делаете? Почему меня не уведомили? Ведь вам было приказано! Виноватый будет отвечать. Ему нужен покой. Закрыты ли у вас двери? Все до последней? Ему нужен абсолютный покой. С ним нельзя разговаривать. Говорили ему что-нибудь?
Человек с русой бородой что-то ответил. Грэхэм, глядя через плечо, увидел приближающегося мужчину небольшого роста, толстого, безбородого, с орлиным носом, с бычьей шеей и тяжелым подбородком. Густые черные брови, почти сходящиеся на переносье, щетинились над глубоко посаженными серыми глазами и придавали лицу мрачное, зловещее выражение. На мгновение он нахмурил брови, глядя на Грэхэма, но сейчас же отвел взгляд и, обратившись к человеку с русой бородой, раздраженно сказал:
— Пусть удалятся.
— Удалятся? — спросил рыжебородый.
— Конечно. Но, смотрите, закройте двери.
Двое незнакомцев повиновались и, взглянув в последний раз на Грэхэма, повернулись уходить, но, вместо того чтобы выйти под арку, направились к противоположной стене. Затем произошло нечто странное: часть, по-видимому, совершенно глухой стены с треском раздвинулась и, свиваясь наподобие жалюзи, поднялась вверх и опустилась за ушедшими. Грэхэм остался наедине с новоприбывшим и с русобородым человеком в пурпуровом одеянии.
Некоторое время толстяк не обращал на Грэхэма ни малейшего внимания, он расспрашивал русобородого, который был, очевидно, его подчиненным; казалось, он требовал отчета в каком-то поручении. Говорил он очень отчетливо, но смысл его слов остался для Грэхэма неясен. Очевидно, пробуждение Грэхэма вызывало в нем не удивление, а скорее досаду и тревогу. Заметно было, что он глубоко взволнован.
— Вы не должны смущать его подобными рассказами, — несколько раз повторял он. — Не надо смущать его.
Получив ответы на все свои вопросы, он быстро обернулся и, с любопытством взглянув на Грэхэма, спросил:
— Вас это удивляет?
— Очень!
— Все окружающее кажется вам странным?
— Надо привыкать. Ведь мне, вероятно, придется жить.
— Думаю, что так.
— Прежде всего не дадите ли вы мне какую-нибудь одежду?
— Сейчас, — сказал толстяк, и русобородый, поймав его взгляд, тут же удалился. — Сейчас получите одежду.
— Правда ли, что я проспал двести лет? — спросил Грэхэм.
— Они уже успели разболтать вам об этом? Двести три года — это будет точнее.
