– Да? – Я растерянно перевернула листок и с изумлением уставилась на неровные строчки. Почерк был незнакомый. Чужой конспект схватила, что ли? – А какая разница? Главное, чтоб все было написано по форме, а на чем – дело десятое.
Ректор и Нермор-старший переглянулись. Общий смысл их незатейливого обмена взглядами сводился к одному: «Ох, ну и молодежь нынче пошла!»
Нермор-младший тем временем крадучись пробрался на свое место в середине строя, и теперь исправно делал вид, что пребывает там уже как минимум полчаса. Уж он-то заявку написал как только объявление увидел, это точно.
– У вас пять минут, госпожа Муллен. – Организаторы турнира наконец-то прекратили строить друг другу рожи и вернулись к более насущным вопросам. – Пишите скорее заявку и начинаем жеребьевку. Вам присваивается номер сорок восемь в общем списке участников. И раз уж вы позволили себе честь опоздать на построение, а жетона с данным номером вообще не заготовлено, то предлагаю с вас и начать. Итак, прошу, господин Нермор… – Ректор протянул главе Восточного совета резную шкатулку, в которой мерно перестукивались друг о друга жетончики.
Я нервно закусила губу.
– Извините, можно вас на минуточку!
Неожиданно для всех на площадку выбежал какой-то мальчишка из первогодков, ничуть не смущаясь, схватил ректора за рукав и что-то бодро зашептал ему в ухо. Наш руководитель заметно переменился в лице, буркнул: «Показывай!» – и умчался вслед за пацаненком в сторону конюшен. Понятное дело, все собравшиеся бросились следом. Несколько секунд я еще поразрывалась между любопытством и недописанной заявкой, а потом все-таки сделала выбор в пользу первого и рванула за толпой, на ходу засовывая листок в карман, чтобы не потерялся.
Бежать пришлось недалеко, метров двести. Весь народ внимательно что-то изучал возле задней стены замка. Что именно, я из-за маленького роста рассмотреть не могла. А пробиться в первые ряды не представлялось возможным, так плотно там все скучковались. Сзади же напирали все новые и новые любопытствующие, даже самые младшие из которых были выше и шире меня. Не элитное учебное заведение для дворян, а клуб культуристов какой-то!
Самая крупная из всех окружающих фигур как назло маячила аккурат передо мной. Мало того, что обзор заслоняла, так еще и с рождения не стриженные волосы, которые доходили ему почти до талии, то и дело лезли мне в нос и рот. Мысленно досчитав до десяти (ладно, до девяти с половиной), я немного успокоилась и передумала поджигать эту роскошную шевелюру. Ограничилась звонким подзатыльником ее обладателю.
– Ты чего дерешься? – удивился Кьяло.
– А чего ты тут стоишь? – возмутилась я.
– А-а-а… Тебе не видно, что ли? Так бы и сказала! – Парень легко выхватил меня из толпы и посадил себе на шею. – Так нормально?
– Вполне! Ого!
Я наконец-то поняла, на что все собравшиеся уставились, как критики на «Черный квадрат» Малевича. В том смысле, что кто-то с негодованием, кто-то с восхищением, а большинство с искренним непониманием. На брусчатке возле стены лежала Кардинн. А точнее то, что от нее осталось после падения с большой высоты.
Лица видно не было, но, кроме нее, ни одна из студенток академии не обладала такими роскошными каштановыми кудрями. И уж тем более не разгуливала по замку на таких высоченных каблуках- шпильках.
– Интересно, кто это ее так? – Из людского моря вынырнул Флай.
– А может, она сама, – нерешительно предположил Кьяло.
– Не, это вряд ли. Я, конечно, допускаю, что она за новую блузку могла удавиться, но чтоб со стены прыгать…
– Ну, если она вдруг увидела у кого-нибудь точно такие же серьги, как у нее, то вполне могла. От ревности, что у нее не эксклюзив, – хихикнула я. – Хотя нет, тоже не катит. Она бы тогда конкурентку скинула, а сама осталась.
– А вдруг конкурентка оказалась ей не по зубам? Марго, признавайся, эти злополучные серьги случайно не в твоих очаровательных ушках были?
– Скорее уж в твоих.
Мои «очаровательные ушки», к слову сказать, до сих пор не были проколоты вопреки последней предонской моде. Зато Глазастый щеголял сразу двумя побрякушками в левом ухе, да и Кьяло всерьез задумывался, не обзавестись ли чем-нибудь подобным.
Пока мы перекидывались дежурными шутками, на месте происшествия наконец-то появились представители городской стражи. Вояки усердно пытались отогнать любопытствующих подальше, мотивируя это тем, что «для дела свежий воздух и простор нужны, да и убивца надо по следам вычислять, а если все затоптано, то словить его не получится». Студенты вежливо кивали, соглашались со всеми доводами, но расходиться не спешили. И правильно. Какие могут быть следы «убивца», если она два десятка метров пролетела?!
– Так жеребиться мы сегодня будем или как? – выкрикнул из толпы кто-то нетерпеливый.
Ректор окинул собравшихся тяжелым взглядом:
– Жеребьевка переносится… ну как минимум на завтра. Турнир, естественно, тоже. Подробности сообщу дополнительно. А теперь все марш по своим комнатам. Тот, кто рискнет высунуться из окна, чтоб рассмотреть подробнее, что здесь происходит, останется без обеда.
Толпа ответила руководителю академии грустным вздохом. Ну вообще-то все логично. Зрелище вы, господа студенты, уже получили. Захотите чего-то большего – пожертвуете хлебом.
– Ну хоть заявку теперь успею спокойно написать, – хмыкнула я.
– Тебе ее совсем не жалко, – Кьяло не спросил, а скорее поставил в известность всех окружающих, которых, впрочем, кроме Флая, уже и не было – толпа медленно разбредалась.
Я прислушалась к собственным ощущениям. Где в организме помещается жалость, я примерно представляла. Там же, где ненависть, страх, любопытство, ожидание… Все чувства находились на своих местах. Кроме одного.
– Ты прав, мне ее не жалко. Но интересно.
– Что?
– То же самое, что и всем. Кто убил Кар? Точнее, кто заставил ее спрыгнуть со стены.
– Заставил? То есть не столкнул, а уговорил? – уцепился за мою мысль Флай.
– Это бред. – Кьяло попытался пожать плечами, но на них все еще сидела я. – Может, слезешь наконец?
– А зачем? Ты даже не представляешь, какое это наслаждение – когда из спальни тебя на руках выносит один парень, а обратно гордо вносит другой. Кстати, никто не забыл мои доспехи?
– Марго, у тебя совесть есть? – фыркнул Глазастый, но сумку подхватил и даже дотащил до моей комнаты, что по его меркам было просто неслыханной услужливостью. Правда, после этого марш-броска он прямо в сапогах завалился на кровать и заявил, что в ближайшие полчаса сдвинуть его отсюда не получится.
Я и не спорила – все-таки чужой труд надо уважать. Но так как стульев в моих апартаментах было весьма ограниченное количество (то есть всего один, и его уже оккупировал Кьяло), то я плюхнулась прямо на Флая.
– Я тоже устала, между прочим.
– Ты-то с чего? – сдавленно раздалось из-под меня.
– Как это с чего? А хронический недосып? А тяжелый умственный труд? А отсутствие завтрака?
– Я же тебе лично бутерброды утром принес! – возмутился Кьяло.
– Бутерброды – это не завтрак, а перекус. А обед еще не скоро. Так что самое время поговорить.
– А мы что делаем? Если хочешь знать, именно этим мы и занимаемся уже…
– Серьезно поговорить, – обрубила я, делая ударение на слове «серьезно». – Кьяло, закрой дверь, пожалуйста.
