исключительно в воде, но в Южной Америке встречаются типы, которые охотятся на берегу. Выходят на сушу и нападают на тюленей и другую живность.
Он замолк в ожидании новых вопросов, но женщина молчала.
— Третий вид обитает в ближайших окрестностях острова, — продолжал Эневек. — Резиденты. Большие семьи. Вы знаете остров?
— Немного.
— На востоке, в сторону материка, есть пролив Джонстоуна. Там резиденты живут круглый год. Они питаются исключительно лососем. С начала семидесятых годов мы изучаем их социальную структуру. — Он сделал паузу и растерянно взглянул на неё: — О чём это я? Почему мы об этом заговорили?
Она засмеялась:
— Простите меня. Это я виновата. Выбила вас из колеи, но мне всегда всё хочется знать поточнее.
— Это у вас профессиональное?
— Врождённое. Впрочем, вы хотели мне рассказать, какие киты исчезли, а какие нет.
— Да, я хотел это сделать, но…
— Но у вас нет времени.
Эневек бросил взгляд на черновую тетрадь и ноутбук. За сегодняшний вечер он должен завершить статью. Но вечер ещё не кончился. А он к тому же почувствовал голод.
— Вы остановились в «Виканиннише»? — спросил он.
— Да.
— Что вы делаете сегодня вечером?
— О! — она подняла брови и улыбнулась ему. — В последний раз мне задавали этот вопрос лет десять назад. Как это волнующе.
Он ответил ей улыбкой:
— По правде говоря, меня подгоняет голод. Я подумал, не продолжить ли нам разговор за ужином.
— Хорошая идея, — она соскользнула со ствола, погасила сигарету, а окурок сунула в карман ветровки. — Но я должна вас предостеречь. Я разговариваю во время еды, причём безостановочно задаю всё новые вопросы, если меня не остановить интересным рассказом. Так что уж вы не подкачайте. Кстати, — она протянула ему руку, — Саманта Кроув. Зовите меня Сэм, как все.
Ресторан располагался на самом краю утёса, будто хотел прыгнуть в море, и оттуда открывался панорамный вид на залив. Место было идеальное для наблюдения за китами. Но в этом году даже здесь приходилось довольствоваться видом лишь тех обитателей моря, которых приносили с кухни.
— Проблема в том, что кочевники и прибрежные косатки больше не показываются, — объяснил Эневек. — Резидентов не меньше, чем обычно, но они не любят появляться на этой стороне, хотя пролив Джонстоуна становится для них всё неуютнее.
— Почему?
— А как бы вы чувствовали себя, если бы вам приходилось делить свой дом с паромами, баржами, пассажирскими судами и рыбаками? Кругом тарахтят моторки. Ванкувер промышляет древесиной. Сухогрузы вывозят в Азию все окрестные леса. Когда исчезают деревья, то реки мелеют, и лосось теряет свои нерестилища. А резиденты не едят ничего, кроме лосося.
— Понимаю. Но вы беспокоитесь не только из-за косаток, ведь так?
— Серые киты и горбачи — наша главная головная боль. То ли они нашли обходной путь, то ли им надоело быть зрелищем для туристов. — Он покачал головой. — Но всё не так просто. Когда в начале марта перед островом Ванкувер появляются стаи китов, у них в желудках уже несколько месяцев пусто. Всю зиму в Калифорнии они проедают накопленный жир. Но ведь когда-то он кончается. И здесь они впервые получают пропитание.
— Может, они проплыли дальше в открытом море.
— Там для них мало еды. Серым китам, например, бухта Виканинниш поставляет главную часть их пропитания, которой в открытом море не найдёшь, это
—
Эневек улыбнулся:
— Это червь. Длинный и тонкий. Залив песчаный, их тут чудовищное количество, и серые киты их очень любят. Без этой промежуточной подкормки им не добраться до Арктики. — Он отхлебнул воды. — В середине восьмидесятых уже было так, что киты не появились. Но тогда причина была ясна. Серые киты тогда практически вымерли. Их выбили. С тех пор мы их кое-как восстановили. Я думаю, теперь их тысяч двадцать, и большая часть в здешних водах.
— И все они не появились?
— Среди серых китов тоже есть несколько резидентов. Они обитают здесь. Но очень немного.
— А горбачи?
— Та же самая история. Исчезли.
— Кажется, вы сказали, что пишете статью о белухах?
Эневек оглядел её:
— А что, если и вы мне что-нибудь расскажете о себе?
Кроув ответила весёлым взглядом:
— Ну, главное обо мне вы знаете: старая дама, которая задаёт вопросы.
Появился официант и сервировал для них жареные на гриле королевские креветки на шафрановом ризотто. Собственно, Эневек мечтал сегодня посидеть один, чтобы никто не трещал у него над ухом. Но Кроув ему нравилась.
— Но
Кроув очистила от панциря креветку, пахнущую чесноком.
— Очень просто. Я спрашиваю: есть тут кто-нибудь?
— Есть тут кто-нибудь?
— Именно так.
— И каков ответ?
Мясо креветки исчезло между двумя ровными рядами белых зубов.
— Ответа я пока не получила.
— Может, надо спрашивать громче? — сказал Эневек, обыгрывая её комментарии на пляже.
— Я бы с удовольствием, — сказала Кроув, не переставая жевать. — Но средства и возможности пока ограничивают меня радиусом ровно в двести световых лет. Тем не менее, в середине девяностых мы провели шестьдесят триллионов измерений и отобрали из них только тридцать семь, про которые нельзя с уверенностью сказать, имеют ли они естественно-природное происхождение, или кто-то нам действительно сказал «Хэлло».
Эневек уставился на неё.
— SETI? — спросил он. — Вы работаете в SETI?
— Верно.
— Вы прослушиваете космос?
— Примерно тысячу звёзд, аналогичных Солнцу, которые старше трёх миллиардов лет. Да. Это лишь один проект из многих, но, может быть, важнейший, если вы позволите мне немного тщеславия.
— Надо же!
— Закройте рот, Леон, ничего особенного в этом проекте нет. Вы анализируете пение китов и пытаетесь разузнать, что интересного они могут вам поведать. Мы слушаем космос, потому что убеждены, что там кишмя кишат разумные цивилизации.
Эневек был очарован.
— И вы действительно приняли сигналы, которые позволяют предположить существование разумной жизни?
Она отрицательно помотала головой:
