Я жестом попросил выключить телекамеры.
Пришел мой черед орать.
Здесь течение моей Леты сковывается пароксизмом возбужденной памяти. Я и не вспомню никогда, что пришлось выслушать бедной редакторше.
Последние слова мои были:
— Этой записи не будет в эфире даже после моей смерти.
— Но почему? Вы были так трогательны.
— Не будет никогда, — добавил я. — Мне не хочется быть для вас трогательным.
По прошествии времени я понимаю, что читатель может не согласиться с моим гневом и даже заподозрить во мне лишенного иронии самолюбца.
Но и сейчас, вполне распоряжаясь своей памятью, я не могу отряхнуться от грязного мата мужика, сложного запаха — козы, тетки и аляповатой программки.
Наверное, мой Учитель отучил меня уважать реализм как направление в искусстве.
Да и потом: мне до сих пор верится, что в том телевизионном розыгрыше пахло чем угодно, но только не искусством.
Все. Замерзла речка Лета. Сковало ее льдами внезапно наступившей зимы. Двор в Котельниках занесло снегом. Еще неделю назад газоны на Белых дачах только поникли под почти прозрачным инеем, и Карцев встречал меня на крыльце в спортивном костюмчике, а сегодня с утра опять падал и падал снег. Роман Андреевич живет в двухэтажном доме — вполне достойном пристанище для завершающего карьеру артиста. Подъезжая к коттеджному поселку, я усмехнулся, увидев указатель «Котельники». Оказывается, «Белые дачи» — часть городка под Москвой с таким же названием, как и район моей высотки. В тот день я провел у Карцева почти три часа, получил в конце долгой беседы в подарок книгу «Малой, Сухой и Писатель», а затем отправился к Паше Брюну, по странному стечению обстоятельств живущему теперь в том же доме на Проспекте Мира, где уже двадцать лет живу я. Пашин подъезд смотрит прямо на подъезд Нодара, живущего в доме напротив. Все опять в моей судьбе сходится на маленьком пятачке, где теснятся герои моей предыдущей книжки.
Судьба моя все еще торчит из всех дневников на четверть — как горб подводной лодки, не получив команды на всплытие. Пропала охота вспоминать, но нет и желаний таиться. Ведь я обещал дожить до весны, а теперь еще — и до премьеры нового спектакля, когда отступят льды и придется выбирать из равных шансов: залечь на дно или разрезать акваторию уже небурливой жизни, чтобы не дать повод следующему президенту России на вопрос «Что случилось с субмариной?» ответить: «Она утонула».
2007 г.
