тащиться по этой грязи.
— Разбо-ой… — осклабясь, покрутил головой лесник. — Чего скажет… Это у тебя… разбой-то! Какой раздулся… С ее за полсапожки-то кто дует, а?! Раз-бо-ой! Разя мы тебя силой? Чего тебе добежать, какой дюжий! денежки целей будут.
— Все чтобы крепостные………! — крикнул солдат с надрыву.
— Вот и вали лесом, три версты выгадаешь… — сказал лесник, тяжело поднялся, пошел, пошатываясь, к печке, вынул из печурки гребень и расчесал голову. — Не пужайтесь, барышни, я ничего… Духом добегешь, болотцем только обойти… Дипломат-то у тебя какой знатный, — ливнем не продерет.
— Мчите, господин… на Гарище! — крикнул конторщик, кривя рот и щурясь, чтобы казаться хитрым.
Он все прикладывал кулаки и всматривался в Карасева, но на него не обращали внимания.
— Четвертной — деньги тоже не малые… — продолжал лесник, старательно расчесываясь и стряхивая гребень. — Да не тревожьтесь, барышни… я вам ничего… Рублишками небось не гнушался, таскал в мошну, набивал! А то четвертной! Я вон чтой-то и не помню, каки таки четвертные…
— А с патретами… хха! — сказал солдат. — Зеленая краска…
— Каковы! — крикнул Карасев Зойке.
— Всякие есть! — сказал лесник. — Мяконькова захотел?!
— Я сам……… сухари жевал!.. во какой стал… гладкий! — крикнул не своим голосом солдат, выворачивая глаза, и кулаком разбил блюдце.
— Гони!
— Дал?!
— Сказывал, сотню даст…
— А может, шутишь? — пытал лесник. — Ну, коли желательно… твой верх. Ступай им, Мария. Ай передумаешь?..
— Гони!!! — крикнул Карасев.
Баба схватила шаль и шмыгнула к двери, но солдат воротил:
— Стой-погоди!
— Далась я вам — обувайся да разувайся! — крикнула в сердцах баба. — Ну, чего еще?
— Деньги наперед, обманет…
Карасев дернулся, но только посмотрел на солдата, словно хотел ударить.
— Мало чего… А может, у него и денег нет!
— Верно, наперед надоть, — сказал лесник. — Теперь никому не верь!
— Даю. А не подведете?! — сказал Карасев, кусая губы, и щелкнул об стол бумажником.
— Как так не приведет — приведет… — тяжело навалился лесник на стол и уставился на тугой бумажник. Давай знай!
И солдат привалился, раздул щеки и дышал хрипло. Карасев поймал его напряженный взгляд и отошел к печке. Там он вытянул четвертную и отдал бабе. Она схватила и скрылась под занавеску, но лесник с солдатом враз вскрикнули:
— А покажь!
— Тетенька, покажьте… — сказал, поматываясь, конторщик. — Всем приятно…
— Чего баба в деньгах понимает… счас покажь! — крикнул лесник бабе и подтряхнул головой солдату. — Я счас разгляжу, какие его деньги. А то намедни в Хрусках корову так-то… за три полтинника у бабенки выхватили взаместо сериев… купцами были!
Баба сердито швырнула на стол бумажку:
— Глядите, нате!
— Стой-постой… — прохрипел солдат, глянув на Карасева и захватывая горстью. — Знак такой, на свет чтоб. Где знак?! Печатают тоже чисто… Где тут…
Он держал за края бумажку и глядел на лампу разинув рот.
— Дай-кась, увижу… — потянул лесник, но солдат не дал.
— Батюшки, раздерут… — заметалась баба, протягивая и принимая руки.
— Я тышши держал! — рыкнул на нее солдат и оглянул избу. — Не вижу знаку настояшшого!
— У тебя, может, глаза неправильные… счас увижу, — сказал лесник, вытягивая у солдата бумажку, и пощурился на Карасева. — Надоть все по порядку.
Он разложил ее на столе, разгладил бумажку лапами и оглядел. Потом прихлопнул, словно бил муху, чтобы примять, и оглядел еще.
— Энто тебе не газета.
— Про… каторжные работы… — бормотал конторщик, отпихивая не пускавшую его бабу. — Счас могу… про каторжные работы?..
— Н-ну, ежели не годится! — вскрикнул лесник к лампе.
Карасев наблюдал от печки, покусывая губы: так бы и дал по этой широкой роже!
— Счас распро-буем…
Лесник взял бумажку на зуб, — туго ли рвется, — поглядел так и этак на огонек, отставил от себя подальше и прочитал по складам:
— Четвер…тной… би-лет! Да!
— Сгодится, ладно, — сказал он, складывая, и отдал бабе. — Ну уж, беги им… куда знаешь! — погрозил он к окну. — Да-а… И все-то ноньче у нас дорого… — сказал он устало и со вздохом, свертывая покурить. — И, сталоть, эн-тот у вас… — полизал он бумажку, — ахтомобиль поломался? И вы, сталоть, на дожжу!..
Баба вышла. Слышно было, как она кликала Цыганку и побежала под окнами. Карасев вынул платок, вытер лицо и внушительно высморкался.
— Растревожили карактер, мочи моей нет… — отдышался солдат. — С чего такое?..
— На Котюхи помчала! — сказал лесник, потирая красную шею, и позевал протяжно. — Ай остатнее на покрышку… замрет, может?
— Давай, замрет, может… — отозвался солдат и вдруг, поняв что-то, так и заколыхался и замотал головой, хоть и боль была на лице. — Бес-баба… На Котюхи?!
— Обязательно на Котюхи. Никак дожж опять?..
Дождь все точил и точил, и все шумело в лесу порывами.
Лесник достал из-под лавки бутылку, взболтнул на огонек и разлил по чашкам. Солдат понес, расплескивая, запрокинулся, поперхнулся и вскинул брови: стало его лицо сизым. Конторщик выпил и дернулся, словно его проткнули. Лесник покрестился и проглотил, выпучил глаза и крепко задумался — на стол.
— Дюже зла… — сказал он сипло после раздумья. — Лавошникова много мягче… декох.
Принялись за селедочные головки. Конторщик поерошил рябчика, стукнул его головкой о край стола и сказал уныло:
— Сытый… самая-то пора! Господин хороший, купи у меня ружье… у тебя денег много… Этих набьешь…
— Не требуется мне ружья, — сказал Карасев.
— Не требуется… А чего… требуется?..
— Не знаешь чего?.. — отозвался солдат и сказал нехорошее. — Ну его… Я у тебя… отдышусь, куплю. Зайцев буду… казнить!
И стали говорить, — хорошо бы дровами заторговать солдату, выправятся вот ноги. Горбатый вон тысячами теперь ворочает.
— А, шут горбатый, — с досадой сказал солдат. — Бабу его любил до страсти… совокупно… Все-то у меня разладилось, себя не узнаю…
— Не миновать тебе торговать! — сказал лесник. — Я тебе устрою… скажешь потом… при деньгах будешь! За наши леса милиён дают, два просим… Казна подсылала, только дай!
— Куда ему деньги, лысому… у него пять милиёнов!
— Семь милиёнов… — выговорил конторщик, запихивая в карман рябчика,
