взяли. Там, в трюме, какой-то кооператор из Харькова поставил свой «вольво» у бортика, в хорошем месте, перехитрил меня, паразит. Он еще в Греции меня уделал, на таможне. Хорошие ребята мне присоветовали, я и оттянул в сторону начальство, сунул им двести долларов, утер нос тому нахалу. А сколько денег я ОВИРам отстегнул?! Хо! Государство на них можно себе купить… Ладно! До завтра! В семь утра – свобода.
Ладонь у него была сухая, горячая.
– Евреи – что… – произнес он напоследок. – Евреи отовсюду бегут. А вот если цыгане поднялись – хана! Верная примета.
– Да, – замялся я, – потратили столько денег Ну почему вы едете именно в Израиль? Могли бы себе купить ну… Америку, Австралию.
– А что? Евреи тоже люди, – произнес он. – Еще моя бабка говорила: хочешь жить нормально – клейся к евреям. Недаром Гитлер нам яму копал так же, как и им. Так что ешь, брат.
«Это какой-то дурдом, – думал я, продолжая на халяву потягивать баночное пиво. – Цыгане в «ягуарах», кооператоры из Харькова в «вольвах»… В братья свои меня определил. Просто дурдом».
С сытостью ко мне подкрался и сон. Теплый ветерок бережно трогал мое лицо, нежно лизал руки. Стараясь не разогнать дремотного состояния, я направился в салон, забрался в первое свободное кресло и уснул.
Спал недолго, но вполне достаточно. Стекла салона занялись белесыми разводьями, насыщаясь прямо на глазах. Половина седьмого. Из разговоров вокруг я понял, что надо идти к администрации парома получать отобранные при посадке паспорта. Я решил, что паспорт получить успею, а первая в жизни встреча с Землей обетованной не повторится никогда, и, прихватив карманный радиоприемник, вышел из салона.
На пустой палубе, прильнув спиной к рубке, стоял старик-инвалид. Вздыбленные на костылях плечи, склоненная набок взлохмаченная голова и слабое сухонькое тело издали придавали старику сходство с распятым Христом. Приблизившись, я обратил внимание, что руки старика, согнутые в локтях, были молитвенно обращены вверх, веки опущены и лишь сухие губы оживляли его скорбную фигуру. Губы шептали беззвучные слова. Я не понимал их, я догадывался. Вдали, но уже вполне различимо, каменела горная гряда. Одну вершину помечали два мусульманских минарета, а другую венчали два внушительных строения.
Чуть усилив звук радиоприемника, я слушал продолжение рассказа, что вещала на русском языке «дикая» любительская радиостанция. Покончив с краткой справкой по истории Израиля, энтузиаст- радиолюбитель приступил к видовой экскурсии специально для вновь прибывающих в эту страну. «Прямо по ходу корабля вы видите гору Кармель, вернее, это система довольно высоких холмов. Вершину одного из них украшают два небоскреба «Дан-Панорама», в которых размещены торговый центр, гостиница и множество увеселительных заведений. Справа – мусульманская мечеть, а далее – высотное здание Хайфского университета. На склоне горы можно различить купол Бахайского храма, левее и ниже – черный куб военного супермаркета…»
Старик поднял изможденное лицо. От кроткого выражения не осталось и следа.
– Закройте свое радио. Выбросите его в воду! – сверкнул он гневными глазами. – Ничего не понимаете? Или вы просто слепец?
Я вырубил звук своего карманного приёмничка и смущенно улыбнулся. Меня охватил стыд. Десятки раз я рисовал себе встречу с этой землей, по-разному, как в детской сказке. И вот, когда наступает это мгновение, я, как провинциальный турист, прильнул к приемнику. Конечно, было оправдание – я слушал объяснение доброго гида, но все равно – это кощунство. Надо замереть. Надо впитывать всем существом уникальность мгновения…
Из воды, как из преисподней, с неотвратимой мощью ко мне приближался не город, нет, не материк, не континент. Ко мне приближалась Земля обетованная. Осознав это, я почувствовал острую пустоту, точно провал в воздушную яму.
– Извините, – пробормотал я.
– Вот она какая. – Лицо старика вновь обрело кроткое выражение.
Мы молча смотрели вперед. Мгновение экстаза, пронзив меня, ушло, оставив после себя чистое любопытство. И ничего больше, никакого волнения. Казалось, паром стоит на месте. А навстречу несся черно-рыжий, точно таракан, буксирчик, на мачте которого бился белый флаг с голубой шестиконечной звездой, первый израильский флаг, увиденный мной на территории страны. Это тоже я отметил без особого трепета. Также я отметил зачехленный ствол пулемета на вполне мирном буксирчике. Смотрел на смуглого лоцмана, который проворно перебрался на борт нашего парома и тут же скрылся с глаз. Смотрел на волнорез, что протянул свою каменную руку далеко в море и мимо которого нам предстояло проходить…
Кажется, и старик уже пришел в себя. Он отпрянул от рубки и стоял опершись на костыли.
– Вы уже получили свой паспорт? – спросил я, имея в виду малолюдность палубы.
– Паспорт? Как – паспорт? – В голосе его звучал тот же испуг, что и в ночном аэропорту.
– Здрасьте, – ответил я. – А где все пассажиры? Или они все попрыгали за борт и вплавь отправились к берегу? – В моем голосе звучали расхристанные одесские интонации.
– Где же люди? – озадаченно проговорил старик, оглядывая палубу, на которой слонялось несколько иностранцев – у них почему-то паспорта не отбирали.
– Дайте ваш квиток. Я получу свой и ваш паспорт, – предложил я.
Старик насторожился.
– Я не босяк, папаша. Я такой же еврей, как и вы.
– Да, вы, наверное, приличный человек, – вздохнул старик, не без опаски вытягивая из ветхого кошелька бумажку, полученную нами взамен паспорта при посадке на паром. – Увы, босяки-евреи не такая уж редкость, – добавил он со значением.
Вернувшись обратно, я заметил в его глазах явное облегчение.
