таскай, пили и руби.
И только вечером он оставался один, со своими мыслями, в строгой келье. Не было телевизора, не было интернета, не было книг — мозг оставался сам с собой, и начинал работать, перерабатывая всю информацию, что у него скопилась за годы.
То, чему Андрей не позволял вылезать на свет божий, начинало прорываться из-под поставленных им блоков — эти трупы, убийства, кровь. Он вертелся на постели, но мысли не оставляли его, перед глазами стояли сцены убийств, страшные картины, не оставляющие его ни днём, ни ночью. Он не мог исповедоваться — не решался. Во-первых: как отреагирует монашеская братия на появление в их рядах такого монстра, исчадья ада? Во-вторых: а если кто-то проговорится? Он боялся навлечь беду не только на себя — ведь могли зачистить и свидетелей, которые его видели, и которым он мог что-то рассказать о своих делах — на той же исповеди.
Он стал молиться. Он стал истово молиться, чтобы его прошлое не терзало душу, чтобы Бог простил его. Неожиданно для самого себя, он глубоко уверовал — видимо, что-то есть такое в этих монастырях, если такой закоренелый убийца, смог понять глубину своего падения…а может время пришло? Каждый человек, прожив долгую жизнь, начинает задумываться — а правильно ли он жил? И Андрей задумался….
Зазвенел колокол к обеду, Андрей разогнул усталую спину и пошёл к бочке с дождевой водой — тщательно отмыл испачканные в земле и травяном зелёном соке, руки, и побрёл в трапезную. После обеда будет недолгий отдых, опять работа на свежем воздухе, в пять часов вечернее богослужение, ужин, и снова в келью.
Как всегда перед сном, Андрей встал на колени и долго молился, не обращая на боль в коленях. Он просил у Бога освободить его от ночных кошмаров, терзающих его последние годы и простить за совершённые преступления. Но, видимо, этих молитв было недостаточно, так как каждую ночь его преследовали лица убитых им людей, он бежал, прятался от них, но они снова и снова появлялись. Во сне, кто-то его хватал, выталкивал навстречу тянущимся холодным рукам убитых им людей…и он просыпался в холодном поту, потом долго не могу уснуть, а иногда — не пытался заснуть, а становился снова на колени и молился до утра, повторяя и повторяя слова: «Прости мне, Господи, мои прегрешения!»
Прозвенел колокол ко сну, и Андрей дисциплинировано встал с колен, улёгся на узкую жёсткую койку, покрытую тонким ватным матрасом, накрылся колючим шерстяным одеялом и усилием воли попытался заснуть. Дисциплинированный, тренированный мозг отреагировал на посыл, и через пятнадцать минут он уже крепко спал.
Снилось ему, как будто он лежит на пригорке, обдуваемый тёплым весенним ветерком, вокруг чирикают и попискивают птички, щёку щекочет муравей, заползший на него с высокой сухой былинки. Андрей улыбнулся — хороший, приятный сон. Хоть не эти страшные кошмары…
Вдруг — он осознал — какой сон?? Он и правда лежит на пригорке! И его вправду обдувает ветерком! Андрей осмотрел себя — он в нижнем белье — белая полотняная рубаха, полотняные штаны, вместо трусов — так положено по монастырским канонам, и больше ничего нет!
Монах сел, оперевшись на руки и осмотрелся: вокруг стоял нетронутый лес — голубые ели, поляны, покрытые зелёной сочной травой и оранжевыми цветами — вроде как называются они «жарки» — почему- то вспомнилось ему. Жужжали пчёлы, и монах подумал: «Где-то тут пасека. Надо идти к людям, там и определюсь, куда забросил меня Господь. Интересно, а куда делся монастырь?»
Андрей сделал несколько шагов, скривился — ноги были босы, а современный человек давно отвык ходить босиком. Не хватало ещё проколоть подошву и получить заражение…
Подумал — снял рубаху и оторвал у неё рукава, засунул в них босые ноги, кое-как примотал оторванными от подола полосками ткани и сделал несколько неуверенных шагов — вроде нормально, теперь можно двигаться.
Осмотревшись — примерно определил — если и будет какой-то населённый пункт, то где-то ниже по реке — внизу быстро несла пенящиеся воды небольшая быстрая речка. Туда и следовало идти.
Через минут десять он доковылял до реки, всё время оглядываясь — было странно тихо для современного человека, настолько тихо, что собственное дыхание слышалось как громкий шум. Не было самолётов, не было никаких следов цивилизации.
Вдруг, ему показалось, что вниз по течению послышался крик петуха, а может ему показалось? Он принюхался — нет, явно пахнуло запахом дыма. Монах ободрился и зашагал по берегу реки, обходя коряги и упавшие, заросшие мхом стволы елей. Он прошёл около пятисот метров, когда впереди показались первые дома — рубленые из толстых брёвен, с крашеными наличниками и высокими козырьками над крыльцом. Возле домов никого не было — скорее всего, все работали на огородах — посмотрев — он действительно увидел на больших огородах сзади домов группки людей, ползающих по грядкам. Возле домов бегали ребятишки, замершие после его появления.
Он усмехнулся — и правда — дикое зрелище: сорокалетний худой высокий мужик, в нижнем белье с оторванными рукавами, из рубахи торчат голые жилистые руки, перевитые крупными венами — он как-то на спор ломал, разгибая, старую подкову, найденную в одной из горных деревень Кавказа.
Андрей махнул ребятишкам рукой и сказал:
— Эй, огольцы, где тут у вас телефон? Может у вас есть? Дайте позвонить, я недолго!
Он решил позвонить в монастырь — номер настоятеля отца Павла он знал наизусть — память у бывшего убийцы была феноменальная, притом — его специально тренировали запоминать — нужное умение для диверсанта.
Ребятишки странно посмотрели на него, потом один что-то сказал — на непонятном языке — вроде и русский, слова похожи, но понять, что он говорит, было невозможно.
Андрей пожал плечами, и пошёл дальше, раздумывая про себя: «Куда меня забросило? Или забросили? Опоили, что ли? То ли Сербия, то ли западная Украина — язык вроде славянский какой-то, но не русский, это точно. Ладно — вон, церковь видать, пойду, спрошу у местного священника, объясню ситуацию».
Солнечные лучи весело играли на золотых куполах небольшой церкви, кресты сверкали на солнце, успокаивая душу. Андрей весело шагал к зданию, вот только почему-то на душе было неспокойно. Он не мог понять — что же его раздражает в этой церкви, что-то непонятное не нравится ему в ней, но усилием воли он заставил себя успокоиться и к храму подошёл расслабленным благостным.
Поднявшись по ступенькам, он вошёл в церковь, перешагнул порог и привычно, с поклоном перекрестился. В церкви шла служба, священник — почему-то я ярко красном одеянии с темными полосами, распевал какие-то гимны, в которых всё время повторялось: Саган! Саган!
Он заметил вошедшего и перекрестившегося монаха, осёкся на полуслове, стих и небольшой хор певчих, и все, вытаращив глаза, уставились на Андрея. Он удивился — чего так таращиться-то, ну да — в нижнем белье — ну, звиняйте! Так свой же, православный, в нижнем белье, что ли, не видали?
Он ещё раз перекрестился на большую икону, и вдруг, в его глаза бросилось…о ужас! Вместо Христа, на иконе была изображена мерзкая рогатая рожа — Сатана!
Андрей присмотрелся — крест за алтарём был перевёрнут вверх ногами. Теперь ему было ясно, что же так обеспокоило при подходе к церкви — кресты на куполах были перевернуты вверх ногами! «И как это мне сразу не бросилось-то в глаза, просто, похоже, я мог поверить, мозг отказывался это воспринять, ведь ТАКОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!»
«Священник» с амвона указал на него рукой и крикнул что-то типа — «Стоять! Не двигаться!» — но Андрей сплюнул на пол от омерзения, повернулся и пошёл прочь — надо было выбираться из этого вертепа.
Он с отчаянием подумал: «Да куда же я попал, мать их за ногу? Что за сатанинский посёлок? Сваливать отсюда надо, пока не взяли за задницу! Чую, тут пахнет жареным! А если сейчас не пахнет — то может и запахнуть…только вот как-то не хочется, чтобы это был запах меня, жареного на вертеле…»
Он вспомнил глаза этого «священника» — у того как будто даже челюсть отвалилась, от неподчинения монаха, так, как будто он увидел морского змея.
Андрей быстро зашагал дальше, по деревне, и не видел, как из дверей «церкви» вылетела толпа прихожан, вооружённая ножами и палками. Только когда они были уже рядом, и стало слышно их пыхтение и топот, Андрей обернулся и увидел своих преследователей.
На первый взгляд, они ничем не отличались от обычных прихожан церкви, и на второй взгляд тоже,
