– Буду, – ответила Лизонька, бросая вещички и крутясь с вазочкой, куда бы ее поставить.
А Женя полезла куда-то в шкафчик и достала вторую такую же… Правильно! Их всегда было две. Стояли на бабином комоде по бокам старого зеркала. Давным-давно стояли в вазочках бумажные цветы, розочки, считалось, красиво. Время от времени баба Нюра изо всей силы дула в розочки, таким образом обеспыливала.
– Бери и эту, – сказала Женя, – я ее хотела выкинуть, она мне тут, прямо скажем, ни к чему, да все руки не доходили.
– Я вас хотела поблагодарить за могилы, – сказала Лизонька. – Спасибо вам. Я хочу памятники поставить.
Пока ели картошку – договорились. Лиза пришлет деньги. Харлампиевна все закажет, знает она в похоронной конторе одного инвалида, друга по несчастью, он за пол-литра придаст этому делу скорость. Когда тебе надо? Так случилось, что рассказала Лизонька и про вызов, который они получили из Канады.
– Помню я его, – сказала Женя. – Заводной был парень, ну и по бабам был ходок… Мать твоя так его ревновала, так ревновала, но это ж было пустое дело. У него такая природа. Кобель… Значит, за бугром устроился? – Женя вздохнула и сказала: – Правильно надумали посылать девчонку, молоденькая, вся жизнь впереди, а мы уже заскорузли, конечно, вы с Розой против меня девчонки, но тоже уже, считай, старухи, нам эту жизнь тут доживать, нам, если что и улучшится, трудней даже может стать. Знаешь закон выгребной ямы? Вот! Не трогай, потому что от чистки такой дух может пойти… В общем, пусть девочка едет туда, а мы нашим покойникам дорогим будем ставить памятнички. Нам от них – никуда. Аня, слава Богу, поедет от живых, это совсем другое дело. Это совсем другое дело, я считаю. Пусть едет, с Богом!
…И поехала дочь… Вернее, полетела… Стояли с Розой, сцепившись руками. Мужчины, те как будто каждый день провожали близкого туда, а они с Розой, ну что там скрывать, как будто это их смерть. Анька веселехонькая, хорошенькая, волосенки по ветру чистые, светлые… Доча моя, доча! Ну куда же это ты? Да что это я, дура, наделала! Господи! Да на черта нам эта Канада?
– Перестань! – прошипела Роза и ногтем кольнула в ладонь. – Все правильно! Все!
– А вдруг не вернется? – застонала Лизонька.
– Вернется, – сказала Роза. – Вернется. Куда ей без нас?
– Все-таки родина, – сказала гордо Лиза и покраснела, потому что вдруг поняла, что она это притащила за уши, для веса. Мол, мать, отец – это еще не все. Есть еще гиря потяжелее…
Через неделю Лизонька стояла у свежепоставленных памятников, и на нее весело и благодарно смотрели с фотографии дедуля и бабуля. «Ну, слава Богу, додумалась наконец, – говорила баба Нюра. – Что ли нам неохота поглядеть на вашу жизнь? Сообразила сделать нам глаза…»
«При чем тут глаза? – сердился дедуля. – Что мы, без глаз не знаем, что и как? Тебе лишь бы покрасоваться, лишь бы вылезти… Зачем ты, дурочка, поставила нам молодые фотографии?»
«Дедуля милый! Бабулечка! Вы такие тут красивые… Все будут идти и говорить: какие красивые старики!»
Баба Нюра аж задрожала на фотографии. Так стало страшно, хотя и радостно одновременно, но страшно все-таки больше, потому что серпом и молотом из нас выбили идеализм, а когда он, придурошный бессмертник, возникает, то, конечно, начинаешь искать, чем бы его ударить, а пока ищешь, радуешься, что он живой, этот постыдный идеализм, который есть черт-те что и сбоку бантик, но если его совсем убить, то тогда лучше не жить.
А потом надо было идти и прикапывать «буденовки». Что она и сделала, а когда подняла голову, то забыла, и где она, и кто, и зачем…
Не было места и не было времени, только азот нагло так, неприлично слипался с кислородом при полном попустительстве инертных газов. Неужели на клеточном уровне мироздания такой же бардак, как и у людей? Тогда зачем? Зачем? Зачем?..
