- Пах-пах! Вы только посмотрите, что за невеста у нас. Загляденье! воскликнула Гюллюбеим-хала, внося в комнату большой поднос.
Сарыкейнек покраснела пунцово, отчего похорошела еще больше.
Ловко подхватив поднос, она опустилась на колени у самовара, стала разливать чай.
- Есть ли что приятнее чая, который разливает такая хозяйка? - продолжала старушка.
- Хозяйка, где уж там. Без своего угла, - вздохнул я.
- Не горюй, - рассмеялась Гюллюбеим-хала. - Не сегодня завтра ваш дом будет готов. Сыграете свадьбу, И старая Гюллюбеим напляшется досыта!
- А потом останется жить с нами, - продолжила за нее Сарыкейнек и стрельнула в мою сторону глазами.
Но старушка только улыбнулась в ответ. Ничего не сказала.
- Нет, мы серьезно, - поддержал я разговор.- Мы с Сарыкейнек решили, что без вас нам никак нельзя на новой квартире. Мы вас забираем с собой.
- Ах, какие вы быстрые, - сказала Гюллюбеим-хала, и было видно, что ей приятны наши слова.- Спасибо, детки. Но с моим домом что делать прикажете?
- Продадим.
Лицо старушки стало строгим.
- Это невозможно. Продать дом предков... Вздохнув, она поднялась и принесла свежий, испеченный утром, лаваш и сыр-мотал.
- Ешьте, ребята. Небось проголодались.
Хотя Гюллюбеим и была словоохотлива, она почему-то упорно избегала говорить о своем покойном муже, о сыне, оставшемся после армии в Ашхабаде. По слухам, он там женился на дочери влиятельного человека и работает сейчас на хорошем месте. Никак не скажешь, что сынок этот хоть сколько-нибудь был внимателен к старушке матери. Даже на свадьбу не позвал. Не пишет, и ладно. Значит, занят, говорила Гюллюбеим, когда разговор касался этой щекотливой темы. Лишь бы здоров был. Мое дело - выпустить его в жизнь, а там пусть живет как знает, бог ему судья...
Почему-то я очень не любил этого ее сынка, хотя ни разу его не видел. Да если б у меня была такая мать, пылинке не дал бы опуститься на нее! Вот ведь как несправедлив мир, думал я. Кому - только мечтать о чем-то, а кому - не ценить того, что есть.
- Ну, пойду. - Я поднялся.
- Куда? На ночь-то глядя, - сказала Гюллюбеим-хала.
Но я был, как всегда, непреклонен.
- Спокойной ночи, - решительным тоном сказал я, надевая куртку.
- Ты поосторожнее, Валех, - сказала Сарыкейнек, выйдя вместе со мной к воротам. - Несколько дней назад в этих местах волков видели...
Ее забота всегда до глубины души трогала меня. И вместе с тем я почему-то стеснялся, когда вот так по-матерински меня призывали к осторожности, к тому, чтобы я берег себя. Ведь если вдуматься, что это означает- быть осторожным и беречь себя?! Труса праздновать?
- Ничего со мной не случится, иди в дом, - грубовато, по-мужски сказал я.Холодно.
Она поцеловала меня, поднявшись на цыпочки, и юркнула за дверь.
Хотя снег перестал, на небе не было звезд. Споткнувшись о корень, я чуть было не растянулся на земле, что-то твердое уперлось при этом мне в бок. Я расстегнул куртку и поправил висевший на ремне кинжал. То был старинный кинжал тонкой ручной работы. Обычно я хранил этот кинжал у себя в машине, а с собой брал только в особых случаях. Как сейчас, когда мне предстояло идти ночью через лес. А вообще-то говоря, я носил этот кинжал не столько как оружие, сколько как память об отце.
Однажды летом я съездил наконец в село, откуда родом был мой отец, и отыскал старика, который знал его лично. Причем близко. Много лет назад этот старик побывал с моим отцом в отчаянной переделке, после которой оба чудом остались живы. Вот и обменялись они тогда кинжалами. На память. 'А сейчас, сказал старик,- ты возьми его кинжал, храни. Помни об отце. Лихой был джигит, о его храбрости легенды рассказывали'.
Снег скрипел под ногами. Я шел по лесу. Было темно, хотя снег и излучал слабый матовый свет.
Отец мог проявить отвагу, думал я. Мог. Такие тогда были времена. Схватки с бандитами, перестрелки, ночные скачки на диком коне. Ну, а я? Допустим, в день я не трижды съезжу в карьер за камнем, а двадцать раз.
Ну и что?
Вот выскочил бы сейчас из-за деревьев огромный голодный волк, нет, лучше медведь; схватил бы я его и придушил голыми руками. Другое дело!
Сам того не замечая, я свернул с тропы в гущу леса.
Я шел не торопясь, стараясь не шуметь. А потом вдруг взял да и запел:
Я гуляю по садам,
Я шагаю по садам.
За одну твою улыбку
Я всю жизнь мою отдам.
Мой молодой звонкий голос пробудил лес от тишины,
Взлетела над моей головой, осыпая снег, какая-то тяжелая птица. Прошуршало что-то между деревьев.
За одну твою улыбку
Я всю жизнь мою отдам,
орал я во все горло.
.. .В общежитии - нас было четверо в комнате - Придира Зейнал играл в домино с Сарваром, причем раскраснелся так, что щеки его прямо-таки огнем пылали. Проигрывал, должно быть... Толстяк Эльдар слушал транзистор, и комнату сотрясали грохочущие ритмы поп-музыки.
- Ради мамы, которая тебя такого хорошего родила. Эй, Эльдар, выключи ты этот тарарам. Дай поиграть! - ныл Зейнал.
- Ты его маму не тронь! А то будешь иметь дело со мной, - улыбнулся Сарвар.
Мать Эльдара, такая же толстая, как и сын, работала дояркой в селе, расположенном неподалеку от стройки. Несмотря на комплекцию, была она очень подвижна и работяща. Успевала и по дому управиться, и за коровами присмотреть, и на стройку смотаться, чтобы нет-нет да и порадовать сына и его друзей домашней снедью,
- Послушай, выдай-ка свою маму за меня, а? - разошелся Сарвар. - Стану я твоим папой. Это была дежурная шутка. Сарвар даже песенку по этому поводу сочинил.
Ты вдова, я вдовец,
Ты краса, я молодец...
затягивал он, и мы повторяли этот припев до одури. Скинув у порога сапоги, я открыл окно.
- Ай-яй-яй! - завопил здоровяк Эльдар, ужасно боявшийся сквозняков. Закрой!
А Зейнал подмигнул мне: дескать, не закрывай...
Все было знакомо, повторялось изо дня в день тысячу раз. Особым разнообразием, увы, быт наш не отличался. ..
.. .Когда мы утром встали, снегу намело на улице по колено. Снег лежал, накрыв все, как толстым ватным одеялом.
Мы только сели завтракать, как дверь отворилась и в клубах морозного пара на пороге возник экипированный по-зимнему - в валенках, меховой куртке и шапке- Джамал-муаллим. Дымя сигаретой, он сразу с порога заявил:
- Плохи дела, ребята. Остались без камня.
- Это почему? - удивился я. - Вот чайку попьем и поедем.
- Кругом все замело... Ни пройти, ни проехать..,
Мы переглянулись.
- Ну, а ты что скажешь?-,обратился Джамал-муаллим к старшему среди нас, Сарвару.
Сарвар подумал минуту-другую для солидности. И сказал то же, что сказал я. Ехать можно.
