как только возможно. Классический метод. Вы по справедливости известны успехом в этом деле. Я хотел, чтобы мой сын поучился у вас.
— Извините, — сказал Фраффин.
— Так вы точно против?
— Точно.
Келексель пожал плечами. Бюро подготовило его к категорическому отказу, но сам он не был вполне готов. Он надеялся разыграть маленькую партию переговоров.
— Надеюсь, я не обидел вас, — сказал он.
— Конечно же, нет, — ответил Фраффин. И подумал: «Но предостерег».
Он целиком и полностью согласился с подозрениями Инвик. Что-то такое было в поведении этого Келекселя — какая-то внутренняя напряженность, не соответствовавшая внешней маске.
— Рад этому, — сказал Келексель.
— Я всегда стараюсь быть в курсе мировых коммерческих цен, — сказал Фраффин. — Удивительно, что вы не предложили мне продать весь холдинг целиком.
«Ты считаешь, что я допустил промах. Болван! Преступники никогда ничему не учатся».
— Мои владения слишком многообразны и требуют от меня чересчур много внимания, — сказал Келексель вслух. — Разумеется, я мог бы решить выкупить у вас дело и передать моему отпрыску, но я совершенно уверен, что он испортил бы его, разрушил безвозвратно. Я не могу навлечь на себя такой позор, понимаете?
— Возможно, есть альтернатива, — сказал Фраффин. — Обучение, затем подача заявления по обычным каналам…
Келекселя готовили и натаскивали на выполнение этого задания очень долго, даже по меркам чемов. В Главенстве и Бюро были люди, которые питали подозрения, и они очень переживали, что никому до сих пор не удалось вывести Фраффина на чистую воду. Теперь Фраффина выдавало его поведение, хитрые увертки и тщательный выбор слов, сложившиеся в твердую уверенность Расследователя. Здесь творилось беззаконие, но это не было ни одно из тех преступлений, в которых они подозревали Фраффина и которые обсуждали. Где-то в его частных владениях таилось опасное нечто — зловонное и крайне неприятное. Что же это могло быть?
— Если будет позволено, я буду счастлив изучить вашу деятельность и дать моему отпрыску дельный совет, — сказал Келексель. — Он будет рад слышать, я уверен, что великий Режиссер Фраффин оказал мне эту маленькую любезность.
Про себя же он подумал: «Каково бы ни было твое преступление, я раскопаю его. А когда мне это удастся, ты заплатишь, Фраффин, ты заплатишь за это точно так же, как любой другой злодей».
— Что ж, хорошо, — сказал Фраффин. Он ожидал, что после этого Келексель оставит его в покое и уйдет, но тот остался, противно шаря глазами по рабочему столу.
— Еще один вопрос, — сказал Келексель. — Я знаю, вы со своими созданиями достигли довольно-таки сложных и уникальных результатов. Предельная осторожность, точное управление мотивами и насилием… Просто интересно знать: это ведь очень медленная работа?
Кажущаяся невежественность вопроса разъярила Фраффина, но он ощущал в нем предупреждение и помнил предостерегающие слова Инвик.
— Медленная? — переспросил он. — Что слово «медленно» означает для людей, привыкших иметь дело с вечностью?
«Ага, Фраффина можно спровоцировать, — подумал Келексель, читая на лице Режиссера признаки обуревающих того чувств. — Это хорошо».
Он сказал:
— Я просто думал… Не решаюсь высказать предположение… но разве медлительность не сравнима со скукой?
Фраффин засопел. Сначала он думал, что этот паршивец из Бюро может заинтересовать его, но он уже начинал надоедать. Фраффин нажал на кнопку под рабочим столом, сигнал запускать новую историю. Чем скорее они избавятся от Расследователя, тем лучше. Подготовка туземцев его займет. Они разыграют роли с неукоснительной точностью.
— Я вас обидел, наконец, — сказал Келексель, в его голосе сквозило раскаяние.
— Неужели мои истории нагнали на вас скуку? — спросил Фраффин. — Если это так, тогда это я вас обидел.
— Ну что вы! — сказал Келексель. — Ни разу. Они такие занятные, смешные. Такое разнообразие!
«Занятные, — подумал Фраффин. — Смешные!»
Он взглянул на воспроизводящий монитор в столе, кусочек разворачивающегося действа, скрытый от посторонних, предназначенный только для его глаз. Его группы уже принимались за работу. Приспело время для смерти. Его люди осознавали крайнюю необходимость.
Его разум проникал все глубже, глубже погружался в настольный экран, забыв о Расследователе, следил за никому не нужными жизнями туземцев.
«Они смертны, а мы бессмертны, — думал Фраффинн. — Парадокс: смертные обеспечивают нескончаемое развлечение бессмертным. При помощи этих бедных созданий мы отгораживаемся от жизни, которая всего лишь бесконечная цепь событий. Ах, скука! Как страшишь ты бессмертных!»
— Какие они послушные, ваши существа, — сказал Келексель, бросая пробный камень.
«Ну и зануда же этот простофиля», — подумал Фраффин. И сказал, не отрываясь от экрана:
— Они способны на сильную страсть. Я позаботился об этом с самого начала. И еще на всеобъемлющий страх — у них множество страхов.
— Вы и об этом тоже позаботились? — поинтересовался Келексель.
— Естественно!
«Как легко заставить его рассердиться», — подумал Келексель.
— А что это такое вы смотрите? — спросил он. — Это что-то связанное с историей? Я не мешаю?
«Он почти попался на крючок», — внутренне возликовал Фраффин. И сказал:
— Я только что начал новую историю. Это что-то потрясающее!
— Новую историю? — озадаченно спросил Келексель. — А что, военная эпопея уже закончилась?
— Я прервал ее, — сказал Фраффин. — Она совсем плохо продвигалась. Кроме того, войны начали мне надоедать. Но личный конфликт, который я устроил сейчас, — вот это вещь!
— Личный конфликт? — Келекселя даже передернуло от омерзения.
— Ага, близость и насилие, — кивнул Фраффин. — Кто угодно может отыскать драму в войнах и переселениях, в подъеме и крушении цивилизаций и религий, но что бы вы подумали о маленькой капсуле истории, которая сосредоточена вокруг существа, которое убивает супруга?
Келексель покачал головой. Разговор принял такой оборот, который выбил почву у него из-под ног. Военная эпопея закончена? Новая история? Почему? Его предчувствия вновь вернулись к нему. Неужели Фраффин каким-то образом мог причинить вред такому же чему, как и он сам?
— Конфликт и страх, — сказал Фраффин. — Ах, какая это широкая дорога к уязвимым местам.
— Да… да, на самом деле, — пробормотал Келексель.
— Я затрагиваю чувствительную струну, — сказал Фраффин. — Скупость здесь, страсть там, каприз еще где-нибудь — и страх. Да, страх. Когда создание уже полностью подготовлено, я вызываю страх.
Тогда весь механизм работает на меня. Они сходят с ума! Они любят! Они ненавидят! Они изменяют! Они убивают! Они умирают.
Фраффин улыбнулся — продемонстрировал широкий оскал. Выражение его лица показалось Келекселю угрожающим.
— И самая занятная вещь, — добавил Фраффин, — самый смешной элемент игры в том, что они считают, будто делают все это по собственной воле.
Келексель выдавил ответную улыбку. Много раз он смеялся над этим моментом в историях Фраффина, но на этот раз эта идея показалась менее занятной. Он сглотнул, затем проговорил:
— Но разве такая история не была бы… — он замялся в поисках подходящего выражения. — Не была бы… чересчур ничтожной?
