нее не оставалось и десяти минут.
Она помнила часы, проведенные вместе с ним на сцене древнего амфитеатра. Как они спорили, смеялись и играли любовь на сцене. Для нее это было драгоценное время, и она никогда его не забудет.
— Я думала, что вы уехали из Санта-Лючии.
— А я думал, что вы уехали, синьорина Талия, — ответил он с улыбкой. Улыбкой, разбивающей сердца. Ее принц из эпохи Ренессанса. Принц, который влюблен в ее сестру.
Она собрала весь свой талант актрисы. Талия помнила его мрачный и печальный вид на свадьбе Клио. Он никогда не узнает, что она пережила, как ей тяжело быть всегда тенью сестры.
— Нам пришлось собираться в спешке. Столько вещей… — Она указала на багаж. — Одних рисунков моей сестры Кори… Заметки, труды отца…
— И ваши костюмы Антигоны?
— И они тоже. — Она, наконец, взглянула на него прямо и встретила пристальный взгляд темных глаз, в которых невозможно было ничего прочесть.
— Жаль, что мы так и не сыграли Софокла, — сказал он.
— Да… Но у нас с вами получались другие сцены, полные драматизма, в реальной жизни.
Он засмеялся так весело и тепло, что ей захотелось обхватить его шею руками и больше не отпускать. Как только он уйдет, ее жизнь снова станет серой, а она для всех превратится в хорошенькую пустоголовую Талию. Кончатся мечты и приключения. Утешало, что воспоминания о них станут ее согревать в холодные ночи.
— Вы, безусловно, лучшая Антигона, самый зловещий призрак из всех, каких видела Сицилия.
— Вот так комплимент! — Голос ее упал, и она отвела взгляд.
В конце концов, она в своей семье считалась бесстрашной и упрямой. Но природное чувство осторожности, хотя и глубоко спрятанное, сдерживало ее порывы.
— Я оставляю здесь частицу себя и, может быть, действительно превращусь в призрака и стану бродить по древней агоре.
Марко легонько коснулся ее руки. Легкая ласка, всего лишь прикосновение пальцев к коже, но она вызвала в ней такой огонь, в котором страстно захотелось сгореть без остатка, даже если он полностью ее поглотит и она станет лишь бледным призраком.
— Не могу понять, какая вы настоящая, Талия? — с неожиданной серьезностью произнес Марко. И сразу куда-то исчезла легковесная итальянская веселость. А Талия вдруг встревожилась, что он прочел ее мысли.
— Вы — прекрасная актриса, но, мне кажется, в вас скрыто…
— Талия! — крикнул отец от дверей. — С кем ты там разговариваешь?
Талия испытала неимоверное облегчение, и одновременно сердце ее сжалось. Такой момент вряд ли повторится.
— Это граф ди Фабрицци, папа. — Она смотрела на руку Марко, все еще лежавшую на ее руке.
Он медленно убрал свою руку, и наваждение пропало.
— Пригласи его войти! — крикнул отец. — Я хочу знать его мнение по поводу тех монет, что нашла Клио.
— Разумеется. — Талия мимолетно улыбнулась Марко. — Но вы же видите, что я как открытая книга перед вами.
— Я слышал много неправды в своей жизни, синьорина, но редко сталкивался с такой, как эта. Вот ваша сестра, Клио, — открытая книга. А вы как сицилийское небо — в один момент штормовое, а в следующий — уже безоблачное, снова сверкает солнце, и невозможно предугадать, что последует за этим.
Неужели он действительно так думает?
Никогда и никто еще не преподносил ей такого комплимента. Но все равно он не понимал ее до конца.
— Вы видели меня при обстоятельствах необычных, Марко. Дома, в реальной жизни, я предсказуема, как луна.
Марко засмеялся:
— И еще одна неправда. Впрочем, надеюсь увидеть вас в
Талия на миг задумалась. Если бы это могло свершиться. Если бы им предстояло еще раз встретиться, она доказала бы ему, что не только Клио ему подходит.
Но это была еще одна пустая мечта. Скоро она отправится в Англию, он вернется домой во Флоренцию, и больше они никогда не встретятся.
Но еще долгие годы она будет жить воспоминаниями о нем.
Глава 1
Бат
«Неужели я была в Сицилии всего лишь несколько месяцев назад? — писала Талия в своем дневнике, сидя в карете и держа раскрытую тетрадь на коленях на специальной подставке. — Это была мечта, и теперь я смотрю в окно и понимаю, что волшебный сон кончился».
Узкая дорога, заросшая с обеих сторон буйной живой изгородью, вилась впереди. По обеим сторонам простирались поля, виднелись деревни. Как велико отличие картин сельской Англии от видов выжженной палящим солнцем земли Сицилии. Талия закрыла глаза и, погрузившись в воспоминания, готова была поклясться, что вдруг в воздухе запахло согретыми солнцем плодами лимонного дерева, и ощутила легкий бриз, ласкающий кожу.
Карета подпрыгнула на очередном ухабе английской проселочной дороги, и Талия очнулась. Открыв глаза, она улыбнулась сестре, Каллиопе де Вер, леди Уэствуд, сидевшей напротив.
Каллиопа слабо улыбнулась в ответ, и было видно, что это далось ей с трудом. Со всех сторон обложенная подушками и одеялами, была она безучастна и очень бледна. Карие глаза казались огромными на похудевшем лице.
Эта бледность была одной из причин для путешествия в Бат. Каллиопа никак не могла оправиться после рождения ребенка, роды были длительными и мучительными, и теперь она худела и теряла силы с каждым днем. Она почти ничего не ела и совсем не походила на прежнюю, энергичную Каллиопу.
Талию тревожили ее апатия и слабость. Она надеялась, что идея ее деверя Камерона окажется удачной и Каллиопе станет лучше на водах, она поправится и окрепнет. Он поехал вперед, чтобы снять подходящий дом к их приезду. А Талия подготавливала отъезд, нанимала нянек и слуг, закрывала лондонский дом и была так занята, что даже забыла о Сицилии и Марко. На время, но не навсегда.
— Что ты там пишешь? — Каллиопа взглянула на колыбель, где спала крошечная Психея в своих шелковых одеяльцах. Ребенок, наконец, уснул после долгого плача. — Новая пьеса?
— Просто несколько заметок в дневнике. — Талия закрыла и убрала тетрадь. — Пьесу я еще не начинала.
Каллиопа вздохнула:
— Боюсь, это из-за меня. У тебя просто не хватает времени ни на что другое. С тех пор, как ты вернулась с Сицилии, ты возишься со мной и хлопочешь по хозяйству.
— И нисколько не жалею. Для чего тогда существуют сестры? Нам повезло, что нас так много. А сколько потом будет племянниц и крестных мам! И хорошо, что у нас так много женщин в семье. — Она снова посмотрела на ангельское личико спящей Психеи, в облаке кружев, обрамленное темными, как у матери, завитками волос. Крошечный носик поморщился, когда Талия осторожно убрала со лба прядку.
— Психея — настоящая Чейз.
Каллиопа мягко улыбнулась, глядя на дочь.
— У нее железный характер.
