месяцы кто-то древесный вырастет на вершок, кто-то животный нагуляет бока, а умный сделается разумным.
«Лето так лето, лишь бы не хуже…» – так приблизительно думал Нефедов, вышагивая по городу. Пусть тополиная зелень уже не блестела ярко, пусть недокошенные одуванчики в большинстве своем облетели – все это было не так уж важно. Природа вступала в период роста; она совершала рабочий ход, важнейший из четырех своих тактов.
Некоторые перемены, связанные с циклическим ходом времени, коснулись и завода. Свежим, немного ревнивым глазом прогульщика Нефедов замечал поновления, сделанные в его отсутствие. К примеру, над проходной и некоторыми другими зданиями были вывешены флаги России. Яркие триколоры на темных бугристых стенах цехов напоминали те неожиданные побеги, что появляются вдруг на старых и мертвых по виду пнях.
Заводская доска почета оставалась без изменений, зато на другой, «позорной» доске появились новые лица. В частности, рядом с фамилией самого Нефедова красовался его портрет. Теперь уже с полным правом фотография удостоверяла его принадлежность к многомиллионной армии нарушителей трудовой дисциплины. Игорь на ней был совсем молоденький; он глядел с доски улыбаясь, словно всматриваясь в свое будущее.
«Славное фото, – подумал Нефедов. – Где, интересно, они его взяли?»
Но спросить было не у кого, потому что никто не имел понятия, кто был таинственный жрец, служивший при обеих досках.
