гигантской устрицы. Это и был Саксмир. Даже в кошмарах я не мог бы себе представить более унылого места.
Так как я молчал, мой спутник, видимо, почувствовал, насколько я подавлен, и обратился ко мне.
— В этом освещении все кажется немного мрачным, — заметил он. — Но это из-за дождя. А вообще погода здесь сносная, хотя ветер иногда и досаждает. Но зато бывают потрясающие закаты.
Я хмыкнул. Но он, не почувствовав иронии, принял мой смешок за одобрение:
— Если вы интересуетесь птицами, вы попали туда, куда надо. По весне шилоклювки высиживают здесь птенцов, а прошлым мартом я слышал, как кричит выпь.
Я подавил ехидное замечание, готовое было сорваться с языка — такими наивными показались мне его слова. Сообщив, что равнодушен ко всему, что разгуливает в шерсти или летает в перьях, я все же выразил удивление, что в таком гиблом месте кто-то еще имеет охоту высиживать птенцов. Мой сарказм пропал даром, и он ответил совершенно серьезно:
— Вы будете просто поражены, — и подрулил «Моррис» к воротам в высоком заборе из колючей проволоки. — Сейчас открою, — он выбрался из машины, и я понял, что теперь-то мы уж в самом Саксмире.
Территория была со всех сторон обнесена однообразным забором десяти футов вышиной, что придавало ей вид концентрационного лагеря. Это приятное впечатление еще усилилось, когда из болота слева появилась овчарка и, помахивая хвостом, остановилась, разглядывая, как юный Кен возился с воротами.
— А где автоматчики? — спросил я, когда он вновь плюхнулся на сиденье. — Или проводник этой собачки наблюдает за нами из какого-нибудь скрытого в болоте дота?
На этот раз он соблаговолил рассмеяться.
— Здесь нет охраны и нет проводников, — проговорил он, когда мы проезжали ворота. — Цербер кроток, как агнец. Я, правда, не ожидал встретить его здесь, но ведь Мак может заставить его делать все, что угодно.
Кен снова вылез из машины и закрыл ворота. Собака смотрела в сторону болот, не обращая на нас внимания. Внезапно, навострив уши, она нырнула в камыши и понеслась к башне по узкой грязной тропинке.
— Он будет дома раньше нас, — сказал Кен, отпуская сцепление.
Машина свернула направо и покатила по широкой асфальтовой дороге. Болото кончилось, сменившись кустарником и валунами. Дождь прекратился. В облаках появились просветы, и приземистая черная башня четко выделялась на фоне медного неба. «Это что же, — гадал я, — предвестье одного из знаменитых закатов?» Но если так, что-то не видно коллег, спешащих полюбоваться им.
На дороге и вокруг нас не было никого. Машина миновала развилку и свернула налево к заброшенному радару и башне, которые стояли в окружении навесов и бетонных строений. Место стало еще больше походить на Дахау.[2]
Кен проехал мимо башни и главного корпуса и повернул по узкой дорожке в сторону моря. В конце ее виднелись неказистые типовые домики.
— Ну вот мы и дома, — сказал он. — Что я вам говорил — Цербер нас обставил.
Собака мелькнула на тропинке слева и скрылась за домиками.
— Как умудрились ее так натаскать? — спросил я. — Особый свист?
— Не совсем, — ответил мой спутник.
Я вылез из машины и достал с заднего сиденья чемоданы.
— Здесь спальные корпуса? — я огляделся вокруг.
Домики казались достаточно прочными, по крайней мере, ветро- и водонепроницаемыми.
— Здесь все, — ответил Кен. — Мы здесь спим, едим и работаем.
Не обращая внимания на мой удивленный взгляд, он пошел вперед. Мы вступили в небольшой вестибюль, из которого коридор расходился вправо и влево. Стены вестибюля и коридоров были уныло- серыми, пол покрыт линолеумом. Казалось, мы попали в хирургическое отделение сельской больницы после окончания приема.
— Мы ужинаем в восемь, — сообщил Кен. — Еще уйма времени. Вы, наверное, хотите посмотреть комнату и принять ванну?
О ванне я как-то не думал, но мне очень хотелось выпить. Я последовал за ним по левому коридору. Он открыл дверь, включил свет, пересек комнату и раздвинул шторы.
— Прошу прощения за все это. Но у Януса есть слабость: он всегда, прежде чем заняться ужином, готовит на ночь наши спальни. Зимой ли, летом ли он задергивает шторы и снимает покрывала с кроватей в шесть тридцать. Страшный педант и приверженец заведенного порядка.
Я осмотрелся. Тот, кто проектировал эту комнату, видимо, всю жизнь работал в больнице. Здесь было только самое необходимое: кровать, умывальник, комод, шкаф и один стул. Окно находилось со стороны фасада. Одеяла на кровати сложены на больничный манер, скорее даже, как принято в военном госпитале.
— Все O.K.? — осведомился Кен. Он выглядел озадаченным. Видимо, его смутило выражение моего лица.
— Чудесно, — ответил я. — А как насчет того, чтобы выпить?
Я вновь последовал за ним по коридору через вестибюль и двустворчатую дверь в дальнем конце. Тут я различил слабые удары шарика для пинг-понга и вновь сдержался, чтобы не сказать что-нибудь легкомысленное. В комнате, куда мы вошли, никого не было. Спортсмены, наверное, упражнялись этажом выше. Здесь стояли кресла, один-два столика, электрокамин и в дальнем конце — бар, где тут же обосновался мой юный спутник. С нехорошим предчувствием я заметил два огромных кофейника.
— Кофе или коку? — спросил Кен. — А может быть, что-нибудь прохладительное? Рекомендую апельсиновый сок и немного содовой.
— Я предпочел бы виски, — ответил я.
Кен обескураженно поглядел на меня с видом ошарашенного хозяина, у которого гость в разгар зимы вдруг попросил свежей земляники.
— Очень сожалею, — пробормотал он, — мы здесь не прикасаемся к спиртному. Так хочет Мак. Но, конечно, вы могли взять все с собой и пить в комнате. Какой же я идиот, что не предупредил вас. Мы бы остановились в Тирлволле и прихватили вам бутылку из «Трех петухов».
Он был так искренне расстроен, что я сдержал поток чувств, готовых вот-вот вырваться наружу, и согласился на сок. Он успокоился и плеснул в высокий стакан тошнотворной жидкости, ловко приправив ее содовой.
Я горел желанием узнать хоть что-нибудь не только о нем, послушнике, но и об остальных в этом заведении. Кто они тут бенедиктинцы[3] или францисканцы?[4] И в котором часу их собирает колокол к вечерне?
— Простите меня за неосведомленность, — начал я, — но мой инструктаж в АЭЛ был весьма кратким. Я не знаю о Саксмире самого главного: что вы тут делаете.
— О, не беспокойтесь, — ответил Кен. — Мак вам все объяснит, — он налил сок и в свой стакан. — Будем! — сказал он, но я проигнорировал его тост, продолжая прислушиваться к раздававшемуся в отдалении стуку шарика.
— Так вы сказали, — снова начал я, — что работаете в этом же здании, где мы сейчас находимся?
— Да, это так.
— Но где же тогда все сотрудники? — настаивал я.
— Сотрудники? — он повторил вопрос, словно эхо, и нахмурился. — Здесь нет никаких сотрудников. Только Мак, Робби, Янус, его ведь тоже можно считать за сотрудника, и я. А теперь, конечно, и вы.
Я опустил стакан и уставился на него. Что он, смеялся надо мной? Нет, выглядел он совершенно серьезным. Он поставил свой стакан с соком и смотрел на меня из-за стойки бара, словно виночерпий, наблюдающий, как боги распивают амброзию.
— Здесь все отлично, — сказал он. — Мы великолепная компания.
Я в этом не сомневался. Кока, пинг-понг, крики выпи по вечерам. Да по сравнению с этой компанией
