руки. Про это я ничего не знаю.
Боюсь, так же обстоит дело с большинством американцев, вздохнул капитан. Откуда ты родом, сынок?
Из Теннесси.
Ты, верно, не был с «добровольцами»[23] при Монтеррее?[24]
Нет, сэр.
Пожалуй, самые храбрые солдаты из всех, кого я видел под огнём. Думаю, в боях на севере Мексики ребят из Теннесси было убито и ранено больше, чем из любого другого штата. Ты об этом знал?
Нет, сэр.
Их предали. Они сражались и умирали там, в пустыне, а их предала собственная страна.
Малец молчал.
Капитан наклонился вперёд. Мы сражались. Теряли там друзей и братьев. А потом, Господь свидетель, всё отдали обратно. Отдали этой кучке варваров, у которых — и это признаёт даже самый пристрастный их сторонник — нет ни малейшего, какое только встречается на этой благословенной Богом земле, представления о чести и справедливости. Или о том, что такое республиканское правительство. Этот народ до того труслив, что сотню лет выплачивал дань племенам голых дикарей. Урожай и скот брошены. Шахты закрыты. Целые деревни обезлюдели. А в это время орда язычников разъезжает по стране и совершенно безнаказанно грабит и убивает. И ни один не поднимет на них руку. Разве это люди? Апачи их даже не пристреливают. Не знал? Они забивают их камнями. Капитан покачал головой. Этот рассказ, похоже, расстраивал и его самого.
А ты знал, что при захвате Чиуауа полковник Донифан нанёс противнику урон в тысячу человек и потерял лишь одного, да и тот вроде сам застрелился?[25] И это с отрядом полураздетых добровольцев, которым никто не платил, которые называли его Биллом и дошли до поля битвы аж из Миссури?
Нет, не знал, сэр.
Капитан выпрямился и скрестил руки на груди. Мы имеем дело с нацией дегенератов, продолжал он. С нацией полукровок, а это лишь немногим лучше, чем черномазые. А может, и не лучше. В Мексике нет правительства. Чёрт возьми, там и Бога-то нет. И никогда не будет. Мы имеем дело с людьми, которые явно не способны собой управлять. А ты знаешь, что происходит с теми, кто не может собой управлять? Верно. Править ими приходят другие… В штате Сонора уже тысяч четырнадцать французских колонистов. Им бесплатно раздают землю. Они получают инвентарь и скот. Это поощряют просвещённые мексиканцы. Паредес[26] уже призывает отделиться от мексиканского правительства. Они считают, что пусть ими лучше управляют лягушатники, чем воры и кретины. Полковник Карраско просит американцев вмешаться. И он своего добьётся… Сейчас в Вашингтоне формируется комиссия, которая выедет сюда и установит границу между нашей страной и Мексикой. Вряд ли стоит сомневаться в том, что в конце концов Сонора станет территорией Соединённых Штатов. А Гуаймас — американским портом. Американцам, направляющимся в Калифорнию, не нужно будет проезжать через эту нашу братскую республику, окутанную мраком невежества, и наши граждане будут наконец защищены от печально известных шаек головорезов, расплодившихся на дорогах, которыми приходится следовать.
Капитан наблюдал за мальцом. Тому явно было не по себе. Сынок, сказал капитан. Нам суждено стать орудием освобождения в тёмной и охваченной смутой стране. Да-да, именно так. Нам предстоит возглавить этот натиск. Нас поддерживает губернатор Калифорнии Бёрнетт, хоть и не заявляет об этом.
Он наклонился вперёд и положил ладони на колени. И добычу будем делить мы. Каждый в моём отряде получит надел. Прекрасные пастбища. Одни из лучших в мире. И земля настолько богатая полезными ископаемыми, золотом и серебром, что, я бы сказал, бледнеют и самые смелые ожидания. Ты молод. Но я понимаю тебя правильно. Я редко ошибаюсь в людях. Думаю, ты хочешь оставить свой след в этом мире. Или я не прав?
Нет, сэр, правы.
Хорошо. Вряд ли ты из тех, кто оставит иностранной державе землю, за которую сражались и умирали американцы. И помяни моё слово. Если американцы — ты, я и нам подобные, кто серьёзно относится к своей стране, не так, как эти тряпки в Вашингтоне, которые только штаны просиживают, — не начнут действовать, в один прекрасный день над Мексикой — и я имею в виду всю страну — взовьётся флаг какой-нибудь европейской державы. И никакая доктрина Монро[27] не поможет.
Голос капитана зазвучал тихо и напряжённо. Склонив голову набок, он смотрел на мальца вполне доброжелательно. Тот потёр ладони о коленки грязных джинсов и бросил взгляд на сидевшего рядом. Но вербовщик, похоже, заснул.
А седло? спросил малец.
Седло?
Да, сэр.
У тебя нет седла?
Нет, сэр.
Я понял, что у тебя есть лошадь.
Мул.
Понятно.
У меня есть седло на муле, но от него мало что осталось. Да и от мула немного. Он сказал, мне дадут винтовку и лошадь.
Это сержант Трэммел сказал?
Не обещал я ему никакого седла, возразил сержант.
Найдём мы тебе седло.
Я говорил, что мы могли бы справить ему одежду, капитан.
Верно. Хоть мы и нерегулярные войска, но не хотим же мы выглядеть как шваль какая-нибудь, верно?
Верно, сэр.
У нас и объезженных лошадей больше нет, добавил сержант.
Объездим.
Того старикана, что так здорово их объезжал, больше нет.
Знаю. Найди ещё кого-нибудь.
Есть, сэр. Может быть, этот умеет объезжать лошадей. Когда-нибудь объезжал лошадей?
Нет, сэр.
Меня можно не называть «сэр».
Да, сэр.
Сержант. Капитан слез со стола.
Да, сэр.
Запиши этого малого.
Лагерь располагался на окраине города выше по реке. Заплатанная палатка из старого повозочного брезента, несколько хижин-викиапов из веток, за ними — загон в форме восьмёрки, тоже с плетёной оградой. В загоне угрюмо стояли под солнцем несколько маленьких пёстрых мустангов.
Капрал! крикнул сержант.
Нет его здесь.
Сержант спешился, большими шагами подошёл к палатке и откинул полотнище. Малец остался верхом на муле. На него изучающе смотрели три человека, развалившихся в тени дерева.
Привет, сказал один.
Привет.
Новенький?
Да вроде.
Капитан не сказал, когда мы уедем из этой вонючей дыры?
Не сказал.
