Существует ли «раньше» или нет? И почему, в сущности, она не может уснуть, когда такие мысли убаюкают кого угодно?»
Она глубоко вздохнула, и ее вздохом снесло листок с бука. Она слышала, как его шорох затихал вдали.
«Я – это только сейчас,– подумала она снова.– Я никогда не была «потом» и никогда не буду «раньше». И, по мере того, как терялась нить ее мыслей, которые всегда были умнее ее самой, на нее снисходило умиротворение. Она вернулась назад в постель, забралась под одеяло, сказала: «Сейчас – или никогда», и в тот же момент уснула.
ВО ВРЕМЯ ЕЖЕДНЕВНОГО СОБРАНИЯ на лесной поляне Таракан выступил с предложением: приготовить пудинг.
- Давай! – сказала Лиса, – но мы это о чем, собственно?
- О положении дел, – сказала Пеночка.
- Точно, – поддержал насупленный Карп.
- Нет, – сказал Таракан. – Не понимаете вы меня. Я имею в виду – пудинг для всех. С начинкой из всякой всячины: трава, желуди, мед, кора, буковые орешки, водоросли, ракушки, листья, смола, вода, чертополох, мел, грязь, ну я не знаю…
- Положение дел, – пробормотала Лисица. Но остальные, заслышав про свои любимые лакомства, навострили уши.
- Хорошая идея, – сказал Белка. Медведю уже не терпелось приступить к делу.
Они тут же принялись за работу, и к вечеру был готов пудинг величиной с поляну, так что звери не без труда протискивались мимо него. Он доходил до самых верхушек деревьев, а до его собственной верхушки можно было добраться только с помощью двух наспех сколоченных друг с другом лестниц.
Таракан восседал посреди своего детища, но пудинг был такой мягкий, что его мало-помалу засосало вниз, и достать его удалось только Аисту и не без труда.
Гусеница скатывалась по некрутому откосу из каштановых листьев и вопила от восторга.
Вечером был праздник. Светлячок зажег свой огонек, Слон трубил, Пчела жужжала громче обычного, и по мелодичному сигналу Соловья все набросились на пудинг.
Звуки пиршества не смолкали в течение нескольких часов. Трещало, хрустело и скрипело так, что казалось, весь лес кто-то перемалывает в мясорубке.
Никто не произносил ни слова. Все ели. Один не отставал от другого.
Когда уже где-то около полуночи Муравей перетирал челюстями последнюю сахарную крошку, все уютно откинулись на стульях, благодарно кивнули Таракану и сочли, что до дому они дойти не в состоянии.
Часом спустя могучий храп поднялся к полному мерцающих звезд небу, нависавшему над лесом.
Будто бы оно устало и решило немного облокотиться на мир.
ЛЕТО БЫЛО В САМОМ РАЗГАРЕ и листва бессильно свисала с деревьев, томясь по осенней поре, когда, наконец, можно будет начать опадать и, кружась, стелиться ковром и менять цвет, когда сделается свежо и светло, и прозрачные дождевые капли повиснут на каждой веточке и на каждом побеге. В один из таких дней Белка отправилась в морское путешествие.
Она села в лодчонку, зачаленную у берега реки. Лодчонка была круглой, как заходящее солнце, так что было непонятно, где у нее нос, а где – корма, и Белка не могла решить, в какую сторону ей грести. Она втянула весла в лодку, и течение подхватило ее и понесло по реке.
Яркое солнце играло бликами на Белкиной мордочке, и она видела в воде свое отражение, утирающее со лба беспрестанно струящиеся с темени капли пота.
В голове ее теснились мысли. Они не давали ей покоя. Ей не хотелось думать, но мысли ее не слушались. Они были сильнее, чем ее воля.
Мысли придумали, что Белка сидела не в лодке, а на сковородке, стоявшей на огне. В ужасе Белка подскочила. Лодка резко накренилась и перевернулась, и Белка плюхнулась в воду.
Вынырнув, она пришла в ярость от своих мыслей. И если бы только можно было ущепнуть их или закатить им оплеуху!… И, пока она воевала со своими мыслями, лодка уплыла и Белке пришлось добираться до берега вплавь.
Расстроенная, выбралась Белка на прогретый солнцем берег и улеглась на спину. Ее мысли немедленно накинулись на нее, будто только того и ждали. Они придумали, что она спланировала по воздуху, как легчайший древесный листок, и приземлилась у двери Муравья, который как раз вышел из дому с большим стаканом сока из буковых орешков, – ледяного сока…
Внезапно мысли ее снова куда-то исчезли. Но все же они позволили ей протянуть руку за стаканом.
Солнце село, и Белка поплелась домой. На двери хижины Муравья висела записка:
Белка, я не знал, зайдешь ты или нет, но, когда ты заходила, меня как раз не было.
Белка вздохнула. И тут дверь распахнулась, и из дому вышел Муравей.
- Но это не взаправду, – сказал он, с улыбкой от уха до уха. – У меня есть для тебя кое-что вкусненькое, – добавил он.
- ИДИ-КА ЧТО ПОКАЖУ, – сказала Белка, подмигивая Муравью, сидевшему на стуле у окна. Муравей встал и последовал за ней.
Белка подошла к шкафу, сняла с полки книгу, положила ее на стол и раскрыла на заложенной травинкой странице.
- Гляди, – сказала она.
Муравей склонился над книгой и увидел картинку, но не разобрал, что на ней было нарисовано.
- Да, – сказал он, чтобы не показаться невежливым.
- Ну? – спросила Белка.
- Да-да, – повторил Мупавей.
- Правда, странно?
- А кто это? – осторожно поинтересовался Муравей. Он опасался, что за этим последует разговор, из которого он ничегошеньки не поймет.
- Ты что, не видишь? – удивилась Белка.
- Да… это… что-то глаза у меня сегодня … может, капель каких принять…
- Собака!
- Собака?
- Ну да. А ты бы не и подумал?
Муравей промолчал.
Они долго разглядывали изображение Собаки в книге, которую Белка этим утром одолжила у Дятла.
Как-то раз, давным-давно, Собака появилась в лесу, и большинство зверей успело на нее взглянуть. Она лаяла, носилась кругами и всюду совала свой нос, но ни с кем и словом не перемолвилась.
Через некоторое время она принялась выть. Все, кто это слышал, содрогнулись. Сыпались листья с ветвей, облетала древесная кора, рушились кротовины.
Вой продолжался недолго. Собака внезапно насторожилась, будто бы что-то заслышала. В лесу сделалось тихо-тихо. Все, затаив дыхание, выглядывали из-за ветвей и листьев. И тогда Собака убежала из леса, через канаву, в луга и в конце концов за горизонт. Больше она не вернулась.
Звери еще долго судачили о ней, но никто никогда так и не понял, зачем она приходила.
Белка закрыла книгу и посмотрела на Муравья.
- Вот так, – сказала она, кивнула, сдвинула брови и почувствовала себя очень важной, как будто она была единственной владелицей некоего редкого воспоминания.
