феврале — потопы: мои погреба до краев полны питьем. Проку, конечно, никакого, но согласитесь: необычно. Вода в это время цвета жареных каштанов и доходит до окон моей лучшей спальни! А когда схлынет — о! Ил пахнет пирогами с изюмом, протоки зарастают камышом и прочей снедью, я хожу босиком чуть не по всей пойме и всюду нахожу свежую еду и разные штуковины, выпавшие из лодок.
— А не бывает порой скучновато? — отважился спросить Крот. — Вы да она — и больше никого, и не с кем словом перемолвиться.
— Не с кем перемолвиться?! — возмутился Крыс. — Впрочем, что с вас взять, с провинциала: вам все в диковинку. А между тем, берег забит! Так забит, что многие буквально когти рвут отсюда. Не-ет, не те пошли времена, совсем не те. Зимородки, нырки, кулики всех мастей — все возятся, копошатся, да еще и вас норовят в свою возню втянуть! А вы говорите.
И Крыс начал загребать так резко, что его пассажир вынужден был то и дело поправлять очки, спадавшие к кончику носа.
Чтобы переменить тему, Крот спросил:
— А вот там — что это? — и махнул лапкой в сторону мрачной полосы у горизонта.
— Это? Это так себе, Лес Дремучий. Мы туда не больно-то ходим. Мы, жители побережья. Честно говоря, вовсе не ходим.
— А тамошние жители добропорядочные? — спросил Крот, немножко нервничая.
— Нн-уу… — промычал Крыс, — дайте сообразить. Белки — те ничего себе. Кролики тоже — некоторые из них: кролики всякие бывают, сами знаете. Наконец, Барсук. Он живет в самой чащобе, и нигде больше жить бы не стал, хоть озолоти его. Добрый старый Барсук! С ним не связываются… И правильно делают, — добавил Крыс со значением.
— А кому бы это с ним связываться?
— Понятное дело, кому: там и другие… разные есть, — неохотно пояснил Крыс. — Ласки, горностаи, хорьки… и другие там. Они, вообще-то, неплохие, я с ними накоротке: здрасьте-досвиданья, то-се, — но порой они распоясываются, этого у них не отнимешь, и тогда… По-настоящему им верить нельзя — это факт.
Крот хорошо знал, что останавливаться на больном вопросе и даже вскользь задевать его — значит грубо попирать животный этикет, и он поспешил переменить тему:
— А за Лесом Дремучим — что? Вон там, где все голубое и размытое, где будто бы холмы, а, может, и не холмы вовсе, где что-то похожее на дым городов. Или это просто стечение облаков?
— За Лесом Дремучим следует Остальной Мир, — сказал Крыс. — А это нечто такое, что не имеет значения ни для вас, ни для меня. Я там никогда не был, да и не собираюсь. Учился там, правда. Но тогда я исполнял волю покойных родителей.
Крыс помолчал, затем привстал и весело сообщил Кроту:
— А вот и наша заводь! Здесь и отобедаем.
Оставив позади главное русло, они вошли в заводь, на первый взгляд очень похожую на маленькое озеро. Зеленый дерн берегов мягко скатывался к безмятежной воде: в ней призрачно светились змеистые корни деревьев, а впереди серебряные бревна плотины, комки пены на сливе, падение бесчисленных капель с рабочего колеса и стариковское ворчание жерновов мельницы наполняли воздух успокоительным гулом приглушенных звуков, и лишь временами его монотонность разрывали веселые голоса птиц. От восторга Крот заломил передние лапки и задыхался: «Господи, красота-то какая!».
Водяной Крыс причалил, вытащил корзину и помог сойти на берег Кроту. Крот вымолил милостивое позволение ее распаковать; Крысу было чрезвычайно приятно доставить другу радость, а самому отдохнуть, растянувшись на травке, пока тот встряхивал и расстилал скатерть, вынимал загадочные свертки и, должным образом раскладывая содержимое, не уставал захлебываться: «Боже мой! Боже мой!» — имея в виду изобилие.
Когда все было готово, Крыс сказал:
— Теперь налетайте, старина! — и Крот был рад повиноваться, так как генеральную уборку он начал, как полагается, ранним утром, на жировку не отвлекался, и к тому же так много пережил, что, казалось, прошла целая вечность.
— Что вы разглядываете? — спросил Крыс, заметив, что взгляд Крота стал изредка отрываться от скатерти.
— Полоски пузырьков. Видите: они перемещаются! Забавное обстоятельство, правда?
— Пузыри? Понял, — и Крыс громко цвиркнул, будто призывая кого-то.
Над краем берега появилась блестящая широкая морда, и Выдр, вскарабкавшись, стряхнул со шкуры воду.
— Втихомолку, стало быть. Ну-ну, — проворчал он, подходя к провизии. — Почему без меня, Крысси?
— Это был экспромт, — объяснил Крыс. — Кстати, рекомендую: мой друг, господин Крот.
— Очень приятно, — раскланялся Выдр. — Такой везде гвалт стоит! Будто весь мир на реку свалился. Поднялся в заводь, думал здесь улучить минутку покоя, так нет же — на вас нарвался!.. Прошу прощения, я не совсем то имел в виду, сами понимаете.
Позади, из кустов, где еще сохранилась прошлогодняя листва, послышался шорох, и тотчас оттуда высунулась полосатая голова на высоких плечах и уставилась на них.
— Барсук, дружище! Идите к нам! — позвал Крыс. Барсук пробежал было шаг или два, затем буркнул: «Гэ, да тут целая компания!» — развернулся и исчез.
— Вот-вот! В этом он весь! — расстроился Крыс. — Просто ненавидит общество. Теперь целый день к нам носа не сунет… Ну-с, расскажите, кого вы на реке встретили, — обратился он к Выдру.
— Жабба, к примеру, — отвечал тот, — в новехонькой гоночной байдарке. Костюм тоже с иголочки — все новое, как всегда.
Они взглянули друг на друга и рассмеялись.
— Сначала он помешался на парусных лодках, — пояснил Крыс. — Потом они надоели ему, и он перешел к плотам. Бывало, хлебом не корми, дай только целыми днями шестом дно опихивать. Скверно получалось. В прошлом году придумал жить в плавучем доме, а нас заставлял ходить в гости и делать вид, что мы от его дома без ума. Собирался провести в нем оставшуюся жизнь. Что бы он ни затевал, кончается одинаково: старое надоедает, и он затевает что-нибудь свеженькое.
— Да, хороший парень, что и говорить, — отозвался Выдр. — Только вот бросает его из стороны в сторону. Особенно, когда гребет.
С того места, где они расположились, просматривалось основное русло, отделенное от них островком. И не успел Выдр закончить фразу, как там появилась байдарка, а в ней гребец: коренастый, плотненький, он с завидным усердием полоскал веслом, вихлял из стороны в сторону, поднимая тучи брызг.
Крыс встал, окликнул его, но Жабб — а это был он — лишь кивнул головой, продолжая усиленно дергать веслом.
— Если он так и будет вихлять, аварии ждать недолго, — присаживаясь, усмехнулся Крыс.
— Это точно, — хихикнул Выдр. — Я вам рассказывал историю про Жабба и сторожа на шлюзе? Умора! Как-то раз Жабб…
Тут майский жук, изрядно навеселе (такое случается с юными денди, впервые попавшими в свет), попытался неуверенно развернуться над водой, и — плюх! Только маленький водоворот остался.
Выдра тоже не было.
Крот посмотрел вниз. Голос Выдра еще звучал, однако место, где он только что лежал, очевидным образом пустовало. Не единого Выдра вокруг — до самого горизонта.
Крыс тактично смотрел вдаль, высвистывая какой-то сложный мотив, и Крот вспомнил, что животный этикет запрещает какие бы то ни было комментарии относительно внезапного исчезновения соседа — каким бы необъяснимым оно не казалось.
— Ну что ж? — промолвил Крыс. — Думаю, нам пора. Как вы считаете, кому лучше заняться упаковкой корзины?
Судя по голосу, особого желания наслаждаться сборами он не испытывал.
— О, позвольте мне, — встрепенулся Крот.
Крыс любезно позволил.
