Она прижала к груди куклу, и у Тима сжалось сердце.
Он забыл, как звали куклу. И предложил сестрёнке:
— Послушай, Грейси, я прогоню пауков, и я смахну всю паутину. Мы можем… можем уложить твою… как её… в кроватку…
— Белла, — фыркнула Грейси. — Её зовут Белла.
— Отлично. Белла-её-зовут-Белла. Ты можешь уложить Белла-её-зовут-Белла в кроватку, а я… А я тебя причешу. Годится? Так, как тебе нравится. Сделаю твою любимую причёску.
Грейси посмотрела на него. И потёрла глаза ладошкой. Её волосы, бывшие предметом бесконечной гордости девочки, промокли так, что превратились в сплошную копну перепутанных кудряшек. Грейси потянула себя за длинный роскошный локон и спросила:
— Французские косички?
И в её глазах вспыхнула такая надежда, что Тим не смог сказать «нет».
Он просто вздохнул.
— Хорошо. Французские косички. Но ты сейчас же идёшь в дом, или я не стану этого делать.
— Ладно…
Грейси сползла с батута на землю и протянула брату Белла-её-зовут-Белла. Тим сунул куклу вниз головой в рюкзак сестры и понёс оба рюкзака к дому. Грейси потащилась за ним, волоча ноги по гравию, которым была посыпана садовая дорожка.
Но всё изменилось, как только они очутились в доме. Войдя через кухонную дверь с восточной стороны дома, они сразу увидели стоявшее на плите жаркое, под которым уже сгустился холодный сок. Рядом с противнем стояла кастрюля с остывшими зелёными овощами. На разделочной доске увядали листья салата. Тим и Грейси не ужинали, но, судя по виду кухни, их отец тоже остался голодным.
— Ян?..
Тим почувствовал, как внутри у него всё напряглось при звуке голоса Кавеха Мехрана. Тот спрашивал осторожно. Или слегка напряжённо?
Тим грубым тоном ответил:
— Нет, это мы.
Последовала пауза. Потом:
— Тимоти? Грейси?
Как будто это мог быть кто-то ещё, подражавший голосу Тима. После этого из гостиной донёсся шум, как будто там что-то волочили по ковру и по каменному полу, донеслось тихое: «Что за беспорядок…» Тиму вдруг показалось, что там, возможно, случилась драка… как это было бы прекрасно, если бы его отец и Кавех гонялись там друг за другом и всё было бы залито кровью, вот это было бы достойно Кавеха… Он быстро пошёл к гостиной. Грейси поспешила за ним.
К разочарованию Тима, в гостиной всё было в порядке. Ни перевёрнутой мебели, ни крови, ни выпущенных кишок. А шум производил старый тяжёлый шахматный стол, который Кавех тащил от камина на прежнее место. Впрочем, выглядел Кавех совсем не весело, и этого было достаточно для того, чтобы Грейси сразу забыла о собственных огорчениях. Она подбежала прямиком к парню.
— Ой, Кавех, — воскликнула она, — что-то случилось?
Проклятый гомик упал на диван, отрицательно качнул головой и спрятал лицо в ладонях.
Грейси села рядом с ним и обняла его за плечи.
— Не хочешь мне рассказать? — спросила она. — Пожалуйста, расскажи, Кавех!
Но тот, само собой, молчал.
«Совершенно ясно, — думал Тим, — что этот тип поссорился с отцом из-за чего-то, и отец вышел из себя. Вот и хорошо», — решил Тим. Он очень надеялся на то, что оба они страдают. И если их папочка сиганёт вниз с утёса, то лучше ничего и не придумаешь.
— Может, с твоей мамочкой что-то случилось? — пытала Грейси Кавеха. Она даже погладила жирные волосы типчика. — Или с твоим папочкой? Давай я тебе принесу чашечку чая, а, Кавех? Может, у тебя голова болит? Или животик?
«Вот и хорошо, — подумал Тим. — Грейси теперь есть о ком позаботиться». Собственные проблемы сестры были забыты, она принялась играть в сиделку. Тим оставил её рюкзак у двери гостиной, а сам вышел через другую дверь комнаты в маленький квадратный холл, откуда наверх шла неровная лестница.
Его ноутбук обычно стоял на рахитичном столе у окна в его спальне, а само это окно выходило на сад перед домом и на деревенский луг за ним.
Уже почти стемнело, и дождь начинал лить не шутя. Поднялся ветер, сбивавший листья с клёнов за садовыми скамьями, листья неслись на улицу… На террасах домов за лугом горел свет. Горел он в ветхом коттедже, где жил вместе со своим сыном Джордж Коули; Тим заметил движение за тонкими занавесками. Он мгновение-другое наблюдал — да, там были мужчина и его сын, и выглядело это так, словно они разговаривали, но Тим знал, что там на самом деле происходит, и отвернулся к компьютеру.
Включив ноутбук, он подождал, пока тот загрузится. Компьютер работал здесь еле-еле, как во сне; словно Тим ждал, пока замёрзнет вода в чашке. Он слышал доносившийся снизу голос Грейси, потом включился стереопроигрыватель. Наверное, сестра решила, что музыка поднимет настроение Кавеху. Но Тиму музыка почему-то показалась ужасно гомосексуальной.
Наконец-то… Он открыл электронную почту и проверил, есть ли письма. И нашёл то, чего в особенности ждал. Тима беспокоило то, как будут развиваться события, но он не мог узнать об этом из материнского компьютера. Просто не мог.
И вот от «Той-фор-ю» пришло наконец предложение, на которое Тим рассчитывал. Он прочитал его и немного подумал. Он ведь ожидал и сам кое-что получить в ответ… И потому Тим быстро набрал сообщение, которое ему хотелось отослать уже много недель, всё то время, пока он общался с «Той-фор- ю».
«Да, но, если я это сделаю, мне нужно кое-что взамен».
Тим отправил письмо и невольно улыбнулся. Он точно знал, что именно хочет получить за ту услугу, которой ждали от него.
Камбрия, озеро Уиндермир
Ян Крессуэлл успел взять себя в руки задолго до того, как добрался до озера, поскольку ехать до берега было добрых двадцать пять минут. Но теперь ему только сильнее требовалась разрядка. Его скрытые чувства не изменились, и главным из них было чувство предательства.
Слова Кавеха о том, что они находятся в разном положении, больше его не успокаивали. Поначалу — другое дело. Он был настолько опьянён Кавом, что тот факт, что молодой человек, похоже, сам и не собирается делать того, чего так успешно добился от Яна, просто не фиксировался в его уме. Яну было достаточно и того, что он ушёл из дома вместе с Кавехом Мехраном. Ему было достаточно того, что он бросил жену и детей ради Кавеха — так он твердил себе, — ради Кавеха и ради них обоих, чтобы наконец открыто стать тем, чем он был. Больше никаких тайных побегов в Ланкастер, никаких безымянных вечеринок, никакого безымянного секса, приносившего кратковременное облегчение, больше никаких случайных связей. Он занимался всем этим долгие годы, веря, что таким образом защищает других от того, в чём сам себе слишком поздно признался, когда уже ничего нельзя было изменить, — а теперь он понимал, что был предназначен именно для этого… И именно Кавех открыл ему глаза. Кавех тогда сказал: «Или они, или я», и вошёл в его дом и спросил: «Ты им скажешь или мне сказать?» И Ян, вместо того чтобы поинтересоваться: «Да кто ты такой и какого чёрта ты здесь делаешь?» — вдруг услышал собственный голос, говорящий то, чего требовал от него Кавех… и он ушёл, предоставив Найэм объяснять всё детям, если, конечно, она вообще собиралась что-то объяснять. А теперь он гадал: какого чёрта он тогда думал, и что за безумие на него накатило, и не случилось ли у него тогда настоящего психического расстройства?
Он гадал об этом не потому, что не любил Кавеха Мехрана, — нет, он всё так же желал этого
