ползет со своей армией как черепаха? Командор давно изучил тактику эмира: вряд ли тот станет рисковать. Еще днем командор отправил разведчиков, выставил передовые посты и постарался дать воинам хорошо отдохнуть перед боем.
Сир Гильом де Монтре спал уже часа два, когда оруженосец разбудил его:
— Тревога, сир!
Старик вскочил, едва подавив проклятие. Назойливый звук приближался со всех сторон. Ошибки быть не могло: то били сарацинские барабаны. Командор знал, что это значит: их лагерь окружен. Кто-то предупредил врагов и быстро провел их мимо передовых постов. Предательство, не иначе! Оруженосец помог командору одеть доспехи. Взяв меч, старик вышел наружу. У шатров уже собрались все его люди.
— К оружию, братья, враг близко! — Властным голосом выкрикнул он команду, но команда явно запоздала: кони уже были оседланы, а оружие — обнажено. Сталь поблескивала под ясным ночным летним небом, усыпанным крупными звездами.
— Прорываемся в сторону Баниаса! — закричал командор, вскакивая в седло боевого коня. Тут же со всех сторон на лагерь посыпались стрелы. Заржали раненные лошади, заголосили люди. И вдруг, ночь прорезал звук трубы, а стрелы перестали лететь. Затем послышался голос какого-то франка, очутившегося, почему-то, среди мусульман:
— Храмовники, вы окружены! Сложите оружие и сдавайтесь, и тогда никому из вас не причинят вреда. Командор и несколько других рыцарей сразу же вспомнили, кому этот голос принадлежал.
— Дилан, ты заслужил смерть, предателей мы не прощаем! — Вскричал в гневе командор и сплюнул, весьма сожалея, что год назад лично выкупил из плена этого молодого рыцаря.
— В атаку! Во имя Христа! — Приказал старый воитель своим людям и, опустив копье, пришпорил коня.
— Бум-бурум, бум-бурум, бум-бурум, — заглушая приказ командора, ответили сарацинские барабаны.
Барабаны били и били, но ритм их нарушился, а звук стал слабеть, когда бронированная кавалерия христиан врезалась в ряды сарацинской легкой конницы, окружившей христианский лагерь. Эмир не ожидал от командора тамплиеров такой дерзости. Ночная атака тяжелой кавалерии почти никогда не применялась. Кони могли в любой момент оступиться во тьме и сломать ноги. Но передние воины Храма уже вломились в ряды исламских воинов, сея смятение и смерть. Потеряв почти половину всадников, тамплиеры все же вырвались из смертельного кольца и устремились назад, туда, откуда пришли, — в сторону Баниаса. И все-таки эмир Хамы был доволен: благодаря предательству молодого тамплиера план христиан устроить ловушку удалось сорвать, и теперь путь на Баниас был свободен.
После многочисленных атак, в 1164 году, Баниас перешел в руки мусульман. Потеря Баниаса стала для крестоносцев роковой. «Потерян ключ, врата и защита для всего Иерусалимского королевства», — писал патриарх Иерусалимский.
Казнь изменника
Утро выдалось хорошим. Легкий ветерок с моря гнал несколько бледненьких облачков по безупречно- голубому летнему левантийскому небу. Тамплиеры ехали в одну из крепостей ордена. Их было девять человек, и Роберт ехал с ними, чтобы отпустить грехи приговоренному, в случае, если тот в последний момент раскается и пожелает возвратиться в лоно христианства. Впервые святые отцы ордена сочли молодого священника достаточно подготовленным, чтобы доверить ему отпустить грехи приговоренному перед казнью.
Над головами ветерок шевелил знамя в черно-белую шахматную клетку. Храмовники называли это знамя «Босеан» или «Пегая Лошадь». Ходила легенда для новичков, что лошадь основателя ордена Гуго де Пейна имела похожую масть, но Роберт уже знал, что в действительности обозначала расцветка знамени. Постоянное сражение Света и Тьмы, Добра и Зла — таков был истинный смысл этого символа.
Братья-рыцари, высокие и надменные, красиво ехали на больших боевых конях, а между ними покачивался Роберт на своем уродливом сером муле. Ничего не поделаешь — капеллану ордена был положен лишь мул. Двадцать семь лет недавно исполнилось Роберту, и пять из них он провел в ордене бедных рыцарей Храма Соломонова. Роберт держал спину прямой и пытался казаться старше своих лет, старательно изображая, что он давно уже потерял интерес к этому суетному миру, и что мысли его устремлены лишь к Господу. На самом же деле он всю дорогу вспоминал дочь барона, которая недавно так сладко искушала его…
Предателя взяли во время очередной вылазки мусульман, рядом с небольшим замком братства в горах, куда этот человек намеревался провести врагов по тайному подземному ходу, дабы застать тамплиеров врасплох. То не просто был предатель христианской веры, а хуже, ведь семь лет назад этот человек сам был братом ордена. И судить этого человека могли только уполномоченные представители братства. Роберт знал, что пойманный — перебежчик, принявший ислам и присягнувший своим мечом эмиру Хомса, Халеду Абу-Бекру. Воины эмира — не простые сарацины, а осевшие кочевники турки- сельджуки, народ жестокий, язычники, убийцы и работорговцы. Они воевали не только против христиан Леванта, но и против правителей Каира и Дамаска. Говорили, что их женщины настолько уродливы, что всегда прячут лица под паранджой.
Наконец небольшой отряд въехал в замок. Запахи нечистот витали в нагретом воздухе. За высокими крепостными стенами слабенький ветерок едва чувствовался. Всадники спешились. Человек, прикованный железной цепью к стене в ожидании орденского правосудия, оказался еще достаточно молодым, полным сил и высоким. Он был одет в белое, как и подобает брату-тамплиеру. Только вот орденских крестов не было на его одежде, а плащ был весь выпачкан. Пожилой командор велел отковать цепь от стены и подвести пленника к судьям.
Командор пристально смотрел на предателя. Длинные волосы командора спадали вдоль его щек и переходили в седую бороду, делая лицо пожилого рыцаря еще длиннее. Он выглядел значительно старше своих пятидесяти лет. Синие глаза командора взирали жестко, сейчас он совсем не был похож на доброго ветерана, терпеливо рассказывающего молодым братьям ордена об особенностях службы. Командор казался свирепым и страшным воплощением гнева Господня.
— Господь милосерден, он прощает почти всех, но Иуду Он не простил, — прозвучали в тишине слова командора.
Суд над предателем начался. Как удары бичей звучали вопросы трех рыцарей-судей, и не было внятных ответов на них. Речь шла о том, какие блага получил перебежчик за свое предательство от эмира Хомса. Но все эти вопросы уже не имели значения, ибо участь обвиняемого была предопределена: решение по его делу приняли еще на капитуле. Наконец, когда приговор был зачитан, командор спросил приговоренного:
— Раскаиваешься ли ты в своих деяниях перед смертью и признаешь ли Иисуса Христа Господом?
— Нет, — сказал приговоренный, гордо подняв голову, — я не раскаиваюсь и умру с именем Аллаха.
— Но почему? — не выдержал командор и спросил то, что хотели бы спросить у приговоренного все присутствующие.
— Потому что вы, христиане, живете как собаки, а я изведал жизнь настоящую. У меня было четыре жены, я оставил пятерых наследников, у меня был прекрасный дом с садом, и я не жалею, что принял ислам, — сказал предатель.
— Раз так, то место твое в аду, вероотступник, — проговорил командор, и лицо его побледнело от праведного гнева. Он отдал приказ, и двое дюжих сержантов в черных одеяниях потащили обвиненного к плахе, поставленной посередине крепостного двора. Плечи и голову приговоренного опустили на твердую древесную поверхность. Палач поднял меч, и металл заискрился на солнце.
То был специальный клинок для казней — острейший меч из дамасской стали. Ведь нет в мире стали
