железнодорожную линию, которая и привела меня в город.
Днепров не вернулся домой в эту ночь, а на службу явился лишь после обеденного перерыва.
Время шло, но, повидимому, Днепров больше никуда не выезжал со своим аппаратом. Однако, я ни на минуту не выпускал его из поля зрения. Я научился незаметно следить за ним дома и на службе. Вы не можете представить себе, какого колоссального нервного напряжения мне это стоило. Я привык спать так, что просыпался от малейшего шороха — я прислушивался, не выходит ли Днепров ночью из дому. Но, казалось, он больше ничего не предпринимал. Я думал уже, что мое наблюдение больше ничего не даст, и собирался сообщить те сведения, ко торые у меня были.
Но вчера вечером он опять вышел из дому со своим свертком и, сев на Таганской площади в автомобиль, покатил по знакомому направлению. Я следовал за ним. На том же месте, что в прошлый раз, он поставил на землю свой аппарат и собирался войти в него. На этот раз он был один. Зачем в глухом месте, скрываясь от людей он собирался подняться? После полета Роджерса не могло быть сомнения, что готовится новое преступление. Размышлять было некогда. Инстинктивно раскрыв перочинный нож (единственное 'оружие', которое было со мной), я бросился к нему, рассчитывая его как-нибудь удержать. Но, увидев меня, он выхватил браунинг. Десятая доля секунды спасла меня. Я вонзил ему нож в шею.
Теперь, чтобы понять дальнейшее, вы должны ясно представить себе мое душевное состояние в тот момент. Я говорил вам уже, что нервная система у меня давно сильно расстроена. Напряжение последних месяцев тоже не прошло даром. Наконец, события сегодняшней ночи. Ведь не каждый день приходится убивать человека, да еще соседа по квартире, — прибавил Евгеньев с грустной улыбкой, сверкнув ослепительными зубами. Затем, вздрогнув всей своей сутулой фигурой, он продолжал: — Я ни на минуту не терял, что называется, сознания, но пришел в состояние какой-то взвинченности. Всю ночь, до самого утра, я бродил по городу. Мне было трудно координировать свои поступки, они потеряли логичность. Этим и об'ясняется то, что я сделал непростительную глупость: не принял никаких мер к охране аппарата. Я не знаю, цел ли он…
— Он погиб, — ответил следователь, — Там остался только деревянный круг с обрывками холста на нем.
— Это, очевидно, основание цилиндра, — сказал Евгеньев. — Но, какая досада… Цилиндр же, значит, был из холста. И куда он мог деться?
— А скажите, — спросил следователь, — вы уверены, что кроме вас и Днепрова там никого больше не было?
— В момент убийства никого не было. Почему вы спрашиваете?
— Там, как-будто бы, имеются следы нескольких человек.
— Я думаю, — предположил Евгеньев, — что это следы того или тех, кто унес холст. Вернее всего, что кто-нибудь из окрестных жителей польстился на него.
— Вполне правдоподобно, — сказал следователь, затягиваясь. — Но какая странная машина!
— Да! Она подымалась с совершенно невероятной быстротой и без всякого шума. Теперь я начинаю осмысливать то, что Днепров говорил относительно силы тяготения.
— Да, вы мне сказали сегодня об этом. И что же?
— Ну, это и был изобретенный им аппарат.
— Понятно, что он, выключаясь от силы тяготения, подымался. Но как он двигался над землей? И почему он двигался так быстро — ведь Роджерс сделал несколько тысяч верст и Днепров вернулся утром следующего дня?
— Над этим я сам ломал голову все время, — ответил Евгеньев — Может быть, мы найдем разгадку в его железной шкатулке.
Взломали дверь комнаты Днепрова, вскрыли и железную шкатулку, но она оказалась пустой. Тщательный обыск во всей квартире, произведенный при помощи Евгеньева, не обнаружил чертежей: они исчезли. В печке было найдено много золы от сожженной бумаги и среди нее — случайно уцелевший обугленный клочек, на котором кое-что можно было прочесть.
— Ну, — сказал утомленный следователь, руководивший обыском, обращаясь к Евгеньеву, — эту бумажку я приобщу к делу. Но вы не последний его участник, и вас, конечно, интересует содержание этого документа. Мы сейчас его прочтем.
— Я вам буду очень благодарен, — ответил Евгеньев. — Но разрешите прежде задать вам вопрос.
— Пожалуйста.
— Конечно, труп Днепрова был обыскан. Не нашлось ли при этом каких-нибудь указаний относительно цели его полета?
Следователь хлопнул себя по лбу.
— Ах, чорт! Я и забыл вам сказать… Ведь вы предупредили очень важное преступление: при нем был найден документ исключительного военного значения. Повидимому, он хотел переплавить его за границу. Этот гениальный изобретатель оказался мерзавцем и предателем, и он понес заслуженную кару.
— Да, но как глупо, что я дал погибнуть аппарату! Чертежи он, как видно, уничтожил, и теперь его нельзя будет восстановить. А что в этой бумажке?
Следователь прочел вслух:
— Это все, — сказал следователь.
Евгеньев тронул пенснэ.
— Здесь нет самого главного, — глухо произнес он, — ни малейшего указания на то, как же ему удалось изолироваться от силы тяготения. Ах, я себе никогда не прощу!..
— Тут еще многое непонятно, — заметил следователь.
— Что, например?
— Ну, вот: зачем ему надо было подниматься непременно за пределы земной атмосферы?
— Да это же очень просто: атмосфера вращается вместе с землей, а сущность 'полета' Днепрова заключалась в том, чтобы аппарат оставался неподвижным относительно земли.
— Да, верно. Мне это не пришло в голову. Потом: ведь его аппарат мог двигаться только в одном направлении?
— Ну, да: с востока на запад.
— А как он возвращался обратно?
— В том же направлении.
— Так, значит, чтобы с'ездить куда-нибудь и вернуться обратно, ему приходилось каждый раз совершать кругосветное путешествие?
— Совершенно верно. Но, — прибавил Евгеньев, — не забудьте, что это кругосветное путешествие, не считая остановки, продолжалось всего 24 часа. И оно не требовало никаких затрат для производства энергии..
— Затем: они, стало быть, могли двигаться, только по параллели? Но ведь город Роджерса почти на 200 километров южнее Москвы?
— Так что же? Кто ему мешал там проехать в автомобиле или поездом?
— И это верно. Потом: как он смягчал силу падения при спуске? Рукопись как раз на этом обрывается.
— Да мало ли как… Может быть, он выкачивал весь или часть воздуха, оставляя себе подушку с воздухом или кислородом для дыхания…
— И вот еще, — перебил следователь, — ведь ему приходилось держаться над атмосферой не меньше
