То письмо. Написала в тот же день, когда получила твое письмо.
- Ну и где же оно? Я не получил от тебя больше никакого письма.
- Правильно, не получил. Потому, что у меня не поднялась рука послать его по почте. Испугалась, что не дойдет. Решила, лучше отвезу сама, вот... Гюльназ торопливо открыла чемодан. - Нет, я потом тебе его отдам, а сейчас прочитаю, послушай, все равно я его знаю наизусть... 'Искендер, я только что получила твое письмо. Спрятала его под подушкой и спешу ответить тебе. К чему скрывать - я не хочу понапрасну кривляться, обманывать тебя и себя. На все твои вопросы отвечаю: я тоже тебя люблю. Я счастлива, что в этом огромном мире, из числа стольких девушек ты выбрал именно меня. За это я всю жизнь буду тебе благодарна. Я буду твоей служанкой, твоей рабыней. Но нет! Ты на это не согласишься. Ты мой благородный, самый великодушный, самый прекрасный человек на этом свете. Ты - моя святыня, я поменяла название родника у вашего дома 'Гюльназ булагы' на 'Искендер булагы'. Тропинку от вашего квартала к Бекбулагу я назвала 'тропинкой Искендера'. И снежную вершину над Бабадагом я назвала 'вершиной Искендера'. Если бы люди позволили, я бы и земной шар назвала твоим именем. Этой славы, этого почета ты заслужил тем, что любишь меня. И я тебя люблю и желаю тебе счастья. Всю жизнь я буду молиться о твоем счастье. Без тебя я не выпью и глотка воды. Без тебя не стану и дышать. Пока. Шлю тебе привет от всего ущелья Агчай. Твоя Гюльназ'. Ну, как? Хорошо я написала? Одобряешь?
Гюльназ умолкла, перевела дух, но у Искендера не хватило смелости разнять ее руки, скрещенные на его мускулистой шее. Как будто, если бы он их отпустил, она бы тотчас исчезла. Но ее бурный, необузданный, как весенний ливень, любовный монолог и без того лишил Искендера разума. Но ни один мускул его не дрогнул. Только сердце его колотилось, и Гюльназ радовалась, что слышит, как оно бьется.
- Гюлю, ты сведешь меня с ума...
Искендер словно ушат холодной воды опрокинул на ее горящее, как пламя, сердце. Гюльназ онемела. Она не могла найти слов. И в этот самый момент откуда-то до их ушей донесся пронзительный завывающий звук. Будто отточенная стрела, он летел прямо на них. Оба повернулись в ту сторону, откуда он доносился. Гюльназ заволновалась. Что случилось? Разве Искендер не рядом? Не успела она что-либо сообразить, как звук этот громкий, точно ввинчивающийся в воздух, в уши, в стены, превратился в рев, и этот рев в одно мгновение окутал весь город. Казалось, он исходит отовсюду и заполняет собою все.
Гюльназ в ужасе смотрела на Искендера.
- Что это, Искендер?
- Кажется, воздушная тревога...
Гюльназ расслышала, что сказал Искендер, но не поняла.
- Воздушная тревога! Видимо, воздушный налет... Вражеские самолеты...
- Что ты говоришь, Искендер, какой воздушный налет? - прервал его крик Гюльназ. - Какой может быть налет на Ленинград?
Гюльназ осознала всю бессмысленность своего вопроса, когда увидала беспокойство в глазах Искендера, устремленных в серо-белесое небо. Он искал в небе вражеский самолет. Над Ленинградом вражеский самолет? Может ли такое быть?
Теперь она тоже смотрела в ту же сторону.
- Слышишь гул самолета?
Но она ничего не слышала, ничего не видела.
- Гюльназ! Смотри! Видишь между куполами? Видишь две длинные полосы?
- Да, вижу... - взволнованно проговорила девушка.
- Это лучи прожектора, они ищут вражеский самолет. А звук самолета слышишь?
- Нет, не слышу, но прожекторы вижу.
Она действительно видела прожекторы. Из-за купола здания, указанного Искендером, в небо тянулся едва различимый луч прожектора. С той же стороны, откуда-то из более отдаленного места, тянулась другая полоска света, как бы преследуя первую, пытаясь ее поделить надвое. Когда обе скрестились, девушке показалось, что в небе возникли длинные серебристые клещи. Вскоре в их захвате показалось нечто, дрожащее от страха, словно бабочка шелковичного червя. Она поняла: это самолет, и в тот же миг услыхала его гул. Как бы пытаясь избавиться от ужаса надвигающегося гула, исходящего от крыльев белого мотылька, она закричала голосом, полным страха:
- Искендер! Самолет! Вон он! Бьется в клещах прожекторов! Видишь?
- Вижу! Сейчас наши зенитчики его собьют!
Он еще не успел окончить фразу, как где-то послышались чередующиеся раскаты, будто дожидавшиеся команды Искендера. Белый мотылек продолжал дрожать в захвате клещей. Вскоре совсем рядом громыхнуло, от страшного орудийного грохота чуть не лопнули барабанные перепонки. Гюльназ показалось, что под их ногами вздрогнула земля. Но глаза были прикованы к самолету, выстрел из пушки обязан был поразить цель. Но по небу поплыли редкие белые облачка, потом снова послышался гул самолета, не спешившего вырваться из клещей прожектора.
- А почему его не сбивают, Искендер?
Она чуть не плакала. Но Искендер как будто ее не слышал. Если бы он не держал ее за руку, она решила бы, что он давно исчез.
Зенитки разом умолкли. Город погрузился в мертвую тишину. Внезапно в этой охватившей город зловещей тишине раздался голос Гюльназ:
- Искендер, что с тобой, почему ты молчишь?
- Сбежал... здорово он выскользнул... Зенитчики не смогли подбить его...
Голос Искендера, как бы заменив только что смолкшие пушечные залпы, вернул ее к действительности. Она почувствовала, что не одинока, не бессильна. Хоть зенитки и умолкли, Искендер рядом.
Они долго стояли молча. Гул стих. Комната снова заполнилась прохладным ветром белой ночи. Но Гюльназ в потаенном уголке сердца почувствовала угрюмую и душную пустоту. Искендер стоял на противоположном берегу этой пустоты, далеко от нее. Но эта пустота вовсе не походила на открытую ею недавно 'границу достоинства'. Это была страшная пустота, гул недавно пропавшего из виду вражеского самолета доносился теперь оттуда.
- Нехорошо получилось, Гюлю... - С этими словами Искендер отошел от окна и присел на ближайший стул и ей указал на место рядом с собой, в изголовье кровати. - Через неделю мы должны были уехать на летние каникулы. Не знаю, что теперь будет.
Гюлъназ поняла, только сейчас настала пора самого серьезного разговора.
- А что будет? - осторожно спросила она. - Ты думаешь, вас не отпустят на каникулы?
- Не знаю... Ничего не знаю... Сегодня мы сразу же пошли в институт. Никто ничего не знал. Велели подождать, сообщат. Потом были в военкомате. Там тоже сказали: ждите, сообщим.
Он умолк. Гюльназ показалось, что Искендер хочет что-то услышать от нее. Но что она могла сказать?
- Нехорошо получилось... - еще раз повторил он после долгого молчания. Она знала, что он имел в виду, догадаться было нетрудно: война началась. Но в этих словах был и скрытый намек: 'Нехорошо получилось, что именно в такое время ты приехала в Ленинград'. Понять это было не так трудно, и мысль эта привела сердце Гюльназ в содрогание.
- Не сможем мы с тобой погулять по Ленинграду, Гюлю... Надо тебе поскорее возвращаться домой. Кто знает...
Он не закончил фразы, увидав протестующие глаза Гюльназ, и растерялся.
- Мне возвращаться? Куда?
- В Чеменли.
- Одной?
- Конечно... Меня, возможно, не отпустят...
- Я вернусь с тобой... Вдвоем... Вместе...
- Я же сказал, меня могут не отпустить.
- Тогда не уеду и я, останусь с тобой. - И она прямо посмотрела ему в лицо. Почувствовала, что Искендер в душе смеется над ней, считает эти слова наивными, идущими от простого детского упрямства.
