В голове снова рой мыслей: что в первую очередь делать? Каким направлением вести работу? Сбросил ли Мошков гвозди, цемент? Целесообразнее было бы экспедиции разделиться на два отряда, мне с пятью человеками вернуться к Грандиозному, а Пугачеву с остальными пробраться в верховья Орзагая и Большого Агула. Но, прежде чем идти ему туда, нужно было мне лично обследовать горные нагромождения в том районе и определить наивысшую точку среди многочисленных гольцов. И тут пришла в голову мысль: отправить Лебедева с вьючными лошадьми в лагерь на Кинзилюк, а нам с Днепровским на двух лошадях попытаться перевалить с Фомкиной речки на Орзагай. Такой маршрут мог занять у нас 2 -- 3 дня, но зато он внес бы ясность в план предстоящих работ. Так мы и сделали, а голоду пришлось потесниться.
Спустившись до правобережного притока, впадающего в Фомкину речку у крутой излучины, мы разделились. Лебедев отправился тропою на Кинзилюк, а мы свернули ключом к Агульскому белогорью.
Еле заметная звериная тропа вывела нас на седловину и круто ушла вниз, в широкую Орзагайскую долину. Там она соединилась с большой левобережной тропою, идущей снизу и сильно утоптанной следами маралов. Мы свернули по ней вправо к видневшимся впереди гольцам, замыкающим долину. На их скалистых вершинах угасал отблеск далекой зари. Лошади, да и мы, устали, пришлось искать место для ночевки.
Спали долго. Уже и птицы пропели хвалебный гимн наступившему утру, скрылись хищники в темных убежищах, ушли в чащу после ночной кормежки звери, наконец поднялось и солнце. На стоянку пришли лошади, а с ними полчища комаров, и нам пришлось подниматься:
С отрогов в долину сползал редеющий туман. Все уже жило, бегало, летало, заполняя суетою летний день. Мы ехали торной звериной тропой по светлой Орзагайской долине, пробираясь к истокам реки. Здесь много лиственниц, путь перехватывают заросли кустарников, топи и широкие луговины, затянутые цветущим высокотравьем. Языки темных перелесков поднимаются высоко под гольцы и там теряются по чащам. В десять часов мы проехали высокий мыс, нависающий над долиной справа. За ним горы поднимаются и принимают более курчавое очертание. Отсюда начинается Орзагайская группа гольцов, которой мы недавно любовались. Тропа неизменно шла левым берегом, и чем ближе подбирались мы к вершине реки, долина глубже зарывалась между гор, принимая корытообразную форму. Главный исток Орзагая вылетает бурным ручьем из огромного цирка, врезанного в мощный голец у изголовья реки.
После полудня мы подъехали к броду через Орзагай, протекающий здесь нешироким потоком по каменистому дну. Дальше путь шел правым берегом. Долина и здесь, несмотря на высокие хребты, сопровождающие ее, остается просторной и светлой. Тропа, отдаляясь от русла, шла косогором, набирая крутизну, и скоро вывела нас на водораздельную седловину. Там мы разбили последний свой лагерь.
Тропа уходит дальше в широкую залесенную долину Тоенка, хорошо видневшуюся с перевала и протекающую в северо-восточном направлении от него. На седловине, сохранились остатки стойбища тафаларов, заходивших сюда с оленями, видимо, на пантовку. Седловина была истоптана следами маралов, она, вероятно, является главным проходом для зверей, кочующих из района истоков Большого Агула в Орзагай и обратно.
Прокопий еще не поправился и не мог идти со мною на вершину гольца. Пошел один. От перевала сразу начался крутой подъем. Небольшие террасы, прилавки с альпийскими лужайками, россыпи, затянутые долговечными лишайниками, чередовались на пути. Я подобрался к краю огромного цирка и остановился, пораженный незабываемым зрелищем. Сверху к нему круто сползает ледник, нависая над краем черным бордюром, из-под которого вырывается мутноватый поток. Шероховатые скалы гигантскими уступами спадают на дно цирка. Снизу они подбиты пожелтевшим снегом и осыпями. Собранный в одно русло исток каскадами сбегает вниз на дно долины.
Чем выше, тем труднее было идти. Путь преграждали 'скалы, россыпи, сложенные из крупных угловатых камней, и мне приходилось делать сложные петли, в поисках прохода. А солнце не ждало. Я явно не поспевал, но отступать не хотелось, понимая, что на следующий день мне уже не повторить этого подъема. Шел как во сне, цепляясь руками за выступы и отдыхая на каждом прилавке.
Вот и вершима! Подъем отбирает у меня остаток сил. Если бы еще нужно было пройти хотя бы сто метров, то их пришлось бы преодолевать на четвереньках. Ноги не в состоянии были держать ослабевшее тело, в глазах опять рой звезд. Но вот проходит минута оцепенения, прорезается синь горизонта, виднеется безграничное море хребтов, убегающих в позолоченное закатом пространство. Подо мною Орзагайский ледник имени Кусургашева. Абсолютная отметка вершины 2426 метров. Она доминирует по высоте над всей группой окружающих ее гольцов, но не перекрывает Агульские гребни. Видимость с нее на восток и на северо-восток частично перекрывается более высокими гольцами, расположенными веерообразно в этом небольшом диапазоне. Это не позволяло использовать, вершину Орзагайского гольца под пункт. Нужно было продолжить обследование высоких вершин ближе к истокам Большого Агула, но на это не было ни сил, ни времени, и я ограничился тем, что наметил маршрут будущего обследования,
Солнце раскаленным шаром въедалось в курчавый горизонт. По темному небу табуном бежали легкие облака. В ущельях стекалась прохладная синь вечерних сумерек. Надо было торопиться на стоянку. Но хотелось пройти на край гребня и осмотреть местность, лежащую под ним.
Шел долго. Гребень уходит далеко, и я, боясь запоздать, решил повернуть обратно. Свернул к табору, намереваясь косогором выйти на свой след. Густой вечерний сумрак окутывал горы. Гасла заря. По пути мне попалась медвежья тропа. Я пошел ею. Медведи на своих тропах ходят строго след в след, как волки, поэтому их дороги не имеют беспрерывной борозды, а лишь лунки, выбитые ступенями и расположенные друг от друга на расстоянии шага взрослого зверя. Тропа увела меня вниз к скалам и затерялась по узким карнизам. При первой же попытке спуститься на дно котловины, я почувствовал страшную слабость в ногах, закружилась голова, земля вдруг потеряла устойчивость. Хватаясь руками за выступ, я тяжело опустился на камень.
'Куда же идти?' -- мелькнуло в голове. 'Надо вернуться до верхней террасы и ею выходить на след'. Поднимаюсь. Ноги не хотят упираться. По телу разлилась истома. Захотелось прилечь, свернуться в комочек и надолго забыться. Но внутренний голос гонит прочь сомненья, и я иду вперед. Иду тяжелыми шагами и не помню: была ли под ногами медвежья тропа. Слабость усилилась, и вдруг поползли передо мною россыпи, скалы, закачалось небо, все вмиг перевернулось, и связь с окружающим миром оборвалась...
Я пробудился от выстрела. Перед глазами посветлевший свод неба, под боком крутой каменистый склон. На лбу свежий кровавый шрам. Приподнимаюсь на локти и ловлю па себе умный взгляд сидящего рядом Черни. Силюсь вспомнить, где я, как попал на эту холодную россыпь, почему лежу поперек склона? И вдруг широко распахнулась память, вернув меня к действительности. Хватаю Черню, подтаскиваю к себе, обнимаю до боли. 'Спасибо, милый Черня, пришел за мной!' -- шепчу ему.
Я встал, нашел скатившийся вниз посох и пошел следом за кобелем Алел восток. Над головою тухли звезды. Выстрел повторился.
-- Слава богу, нашлись, -- встретил меня на последнем спуске обрадованный Прокопий. -- А я уж думал, конец, сорвался со скалы. Чуть свет пошел искать. Сюда дошел и ослаб, ни туда ни сюда не могу идти. Чего задержался?
-- Тоже ослаб и потерял сознание.
-- Значит больше не ходить нам по горам, нужно отдохнуть. Сны начали одолевать и все с едой, то шанежки, то булки, во какие здоровенные, да пахучие, а проснешься -- только горечь во рту. Скорее бы доехать до своих, уж Алексей поди лепешек напек...
Через час мы по Орзагайской долине возвращались в лагерь. Лошади шли ходко. Казалось, еще один небольшой потуг и мы будем в лагере. Там нас ждет настоящий обед и письма. Эти мысли крепко засели в голове и требовали разрядки.
Мы не поехали своим следом в Фомкину речку, уж очень крутой подъем от Орзагая на перевал. Спустившись ниже до ключа Сурунца, попали на хорошую звериную тропу, она вывела нас к озеру под перевалом и крутым каменистым подъемом выбралась на седловину. Мы оказались на том месте, где несколько дней назад видели быка-марала. Впереди, по дну знакомой долины, серебрился Кинзилюк.
На реке часок передохнули и тронулись дальше. Стемнело. Лошади уверенно шагали по хорошо заметной тропе. Далеко, не доезжая до стоянки, послышался басистый лай Левки.
Лагерь спал. У костра в глубоком раздумье сидел Павел Назарович, обхватив руками согнутые в коленках ноги, склонив низко голову. Услышав шаги, он подбросил в огонь дров и, приподнявшись, с трудом
