говорят, вперед его родилась, все чужими трудами прожить норовит, чужими заслугами прославиться, а кому ж такое по душе?..
Седой помолчал, отпил из чашки уже остывший кофе и закончил весьма неожиданно:
— Видите ли, с точки зрения постельного клопа венцом творения в природе является ходячий, саморазмножающийся бурдюк с питательной жидкостью, именуемый человеком.
Седой умолк и теперь лишь медленно, мелкими глотками допивал холодный кофе. Я тоже молчал: больше говорить было нечего, а вопросов — слишком много, чтобы успеть задать их. И все же я спросил, рискуя показаться совсем уж бестолковым юнцом:
— Так в чем же тогда, по-вашему, правда?
— В Знании. Я отдаю людям факты, информацию, сведения, а уж они сами должны решить: нужно ли это им.
Теперь — все. Дальше спрашивать было бессмысленно — возникший вновь в голове кавардак, окончательно запутал петлявшие ручейки мыслей — и весь привычный мир, в котором жил тридцать лет, вдруг повис перед глазами чудовищным миражом.
«А может все-таки этот мир — мираж?.. — попытался сориентироваться я. — И человек в кресле напротив — фантом, призрак?.. И Стойкий со своим черным автоматом и волчьим оскалом — бредовое видение сорвавшейся психики?.. И Светлая — прекрасный ночной кошмар?!.. Доктор, кажется, предупреждал, что при собственной сильной эмоциональной реакции возможна излишняя персонификация энерфанов, симуляция реальности. Неужели?!.. мысль вертела спасительным хвостиком где-то в недосягаемой вышине, и другая коршуном срезала ее на лету: — Но ведь этот мир — всего лишь восприятие, пересказ того, реального! Значит, и Стойкий, и Светлая, и Седой существуют на самом деле?!.. Тогда зачем же здесь оставили меня?!.. Господи, не дай мне сгинуть, помоги!..
Одинокая фигурка отчаянно пыталась найти опору, повиснув над краем бездны. Седой снова вышел к столику под лампой и сел на прежнее место.
— Вы больше ничего не хотите узнать?
Я проглотил остатки холодного кофе и поднялся.
— Н-нет, пожалуй. Хотя… Прощайте.
— До свидания.
Он смотрел на меня снизу вверх, но мне вдруг показалось, что это я превратился в жалкого карлика посреди гигантского зала, из сумрачной глубины которого медленно выплывало аскетичное лицо великана. Из глаз его струился неестественный белый свет, и волчья улыбка нехотя раздвигала тонкие бескровные губы, а на высокий чистый лоб откуда-то сверху вдруг съехал измятый черный берет с тусклой птичьей кокардой. Лицо все наплывало, а я становился все меньше. И когда из темноты, пониже его, вынырнуло рябое дуло автомата, я не выдержал и изо всех сил ударил себя кулаком по губам. Боль взрывной волной прокатилась по лицу и телу, и призрак, задрожав, рассыпался вокруг слюдяными чешуйками.
— Третья, — докатился чей-то истаивающий шепот, и я провалился в темноту зала…
Очнулся я в своей квартире, в кресле перед телевизором, гундевшим какой-то рекламой, мокрый и злой от страха и стыда, не сразу заметив, что вновь разговариваю сам с собой.
«Как же так?!.. Кто же я?!.. Страж Будущего?..»
«Какой ты, к дьяволу, Страж?! Мальчишка, слюнтяй!.. Чуть задницу зажгло, и побежал к умному дяде: защитите, помогите?..»
«…Полковника испугался, квази этого, или провала с Выходом?..»
«Нет… Не знаю!.. Со мной что-то происходит, важное, непонятное, а я не могу разобраться — что?..»
«Ничего, скоро разберешься! А вот чей ты теперь Порядок защищать будешь? Полковника или Седого?..»
Я вскочил, буквально сорвал с себя сразу ставшую ненавистной светлую форму, потом долго, с остервенением хлестал тело контрастным душем, пока кожа не взмолилась режущей болью.
Но и это не помогло. Упрямая мысль продолжала отбивать неистовую чечетку в воспаленном мозгу: «…трус, сопляк, предатель!.. сопляк, трус, предатель!..»
Не помогло и пиво. Я опустошил ящик в холодильной камере, замерз, осип, споткнулся на ковре, обрушил стеллаж с книгами и, озверев и расплакавшись одновременно, ударом о стену разнес в куски «щуп», подвернувшийся под руку.
А потом, упав ничком на тахту и чувствуя стремительно нарастающую внутри пустоту, я закрыл глаза и оторвал пальцем от нёба «косточку» адаптера…
— Не бойся!..
Она азартно лупит маленькими розовыми пятками лоснящиеся бока Крылатого. Ребенок и титан! Я тоже взбираюсь на жаркую, шелковистую спину своего скакуна. Мгновение — и мы летим с невероятной, но такой желанной скоростью в раскрывающийся бутон утра.
Первородное пламя Восхода пробуждается в колыбели Ночи от поступи наших коней. Вот оно отбросило покрывало, расшитое бисером звезд, потянулось, пронзая первыми лучами зазевавшихся сумеречных птиц, и поднялось одним мощным рывком во весь свой сказочный рост над присевшим от неожиданности горизонтом, вдохнув полной грудью пряный утренний ветер.
— Не бойся! — кричит моя Всадница, раскинув тонкие руки навстречу огненному молодцу. — Теперь ты нашел себя! Помнишь: три части — одно целое?.. Если не испугаешься, Восход пропустит тебя!
Все ближе горизонт, все явственнее горячее дыхание исполина. Заставляю себя, как в прошлый раз, выпрямиться на уверенной спине Крылатого, стараюсь не зажмуриться, пальцы судорожно стискивают бьющуюся гриву.
— Я иду-у! — кричит Она.
Гигантский конь сверхъестественным единым взмахом белоснежных крыльев посылает себя вместе со всадницей в ослепительную стену.
Все!..
Я чувствую, как мой Крылатый напрягает свои дивные мышцы, как сталью наливается подо мной упругая спина, и до боли сжимаю в пальцах гриву.
— Я иду, Светлая!..
Крик уносится назад с последним порывом ветра.
Восход принял меня!..
Доктор услышал слабый шорох и поднял отяжелевшую от бессонницы голову. В дверях стоял белый как халат дежурный психокинетик, у него зримо тряслись поджилки.
— В чем дело? — резко и нервно спросил Доктор, холодея от предчувствия.
— Ва-ва-ва… — дежурный не мог справиться с прыгающей челюстью, ва-ваш подопечный…
— Ну?.. Что вы трясетесь, как невеста в брачную ночь? — сорвался Доктор. — Коротко и ясно: что случилось?
— Он умер, — выдохнул дежурный, повернулся и двинулся обратно по коридору механической походкой.
Сотня метров до экспериментального блока показалась Доктору многомильной, прокаленной солнцем дорогой на Голгофу. «Как?!.. Почему?!.. Где?!.. В чем?!..» — вопросы и вопросики, один бестолковей другого, прыгали и стучали как кости в стаканчике перед роковым броском. Тело за прозрачной выпуклой крышкой «саркофага» казалось таким же свежим и живым, как и раньше. В слабой надежде Доктор глянул на контрольную панель — увы! Все тридцать шесть датчиков вычерчивали ровные, как дорожки к кабинету Первого Друга, зеленоватые линии. Дежурный со смешанным выражением страха и сочувствия на бледном лице следил за его действиями и жадно курил в нарушение всех правил, непрерывно затягиваясь.
— Когда? — глухо спросил Доктор, буквально рухнув на место оператора.
— В двадцать три часа пятьдесят шесть минут, — психокинетик торопливо ткнул окурок в кадку с пальмой у окна и подошел к шефу, избегая смотреть в глаза. — Смерть наступила мгновенно, я… я ничего не смог сделать!..
— Так, — Доктор усилием воли привел, наконец, в порядок распрыгавшиеся мысли. — Какие-нибудь
