наших спорах и беседах была уверенность: можно сделать, построить все, что захочется. Только нужно хорошо подготовиться, овладеть всем, что уже достигнуто в выбранном направлении.
Позже, все еще занимаясь в энергетическом кружке, я пытался оправдать свое отклонение от космической линии тем, что для создания космических кораблей потребуются широкие инженерные знания. Но по мере приближения к десятому классу колебания в выборе профессии стали носить просто неприличный характер: захотелось выбрать такое дело, чтобы поездить можно было, на мир посмотреть например, геологоразведчиком стать или дипломатом: в каждом мальчишке есть склонность к бродяжничеству.
Но перед самым окончанием школы, в библиотеке, мне попалась на глаза книга известного немецкого инженера и изобретателя Макса Валье 'Полет в мировое пространство'. И в этой книге все было достаточно понятно, но более серьезно и увлекательно. Стало мне, как показалось тогда, значительно яснее, что предстоит сделать, чтобы космический корабль полетел. Когда дело дошло до выбора профессии, уже твердо решил идти в авиационный институт. Это, как мне казалось, было ближе всего к моей цели.
Школу я закончил в эвакуации, в Коканде, в сорок третьем году. В аттестате одни пятерки - по тогдашним правилам мог поступить в институт без экзаменов. И я послал документы в Московский авиационный. Прошло лето, а вызова в институт все не было. Только в сентябре пришла бумага, получил пропуск для проезда в Москву, попрощался с мамой, собрал вещи и отправился в столицу. Пришел в МАИ, а мне говорят, что уже поздно, опоздал на месяц, прием уже закончен, все места заняты. Что делать? Переживал недолго. Узнал, что в Московском высшем техническом училище (оно только что вернулось из эвакуации) на некоторые специальности недобор, и подался туда. Поступил на факультет тепловых и гидравлических машин, хотя это казалось далеким от космической техники, но не слишком: ракетный двигатель все-таки тоже тепловая машина. Через год, думал, переведусь куда-нибудь поближе, а может, и в МАИ.
В МВТУ курортом не пахло. Холод жуткий, чертить невмоготу. На бумагу чертежную жесткие лимиты. Выискивали старые проекты и чертили на обороте. И конечно, обычные для студентов проблемы с финансами, с едой и одеждой.
Ощущение нужды и голода сопровождало меня многие годы. В детстве, до войны, в стране повсеместно, как правило, голодали, но дома мы этого не ощущали, хотя перед войной начали надоедать очереди за хлебом, в которых и мне уже приходилось стоять. Во время войны свирепый голод стал моим постоянным ощущением, особенно когда мы с матерью были в эвакуации. Тогда у меня появились язвы на ногах. Только много позже, уже взрослым, узнал, что это результат голодания. И когда стал студентом, постоянно чувствовал голод, хотя у нас и были карточки, по которым можно было получить какой-никакой обед в столовой и выдавались талоны на дополнительное питание.
Как староста группы, в деканате я получал списки на выдачу талонов на дополнительное питание для успевающих студентов. И регулярно в нашей группе, чуть ли не против каждой фамилии, стояло 'зад', 'зад', 'зад' (то есть 'задержать'). Это означало, что нам талоны не выдавали. Каждый раз приходилось предлагать замдекана Малышевой экономить свои силы и вместо трех букв писать одну греческую 'омегу'. А задерживали доппитание за то, что мы не могли заставить себя ходить на лекции по марксизму и политэкономии. Чувство голода, - пожалуй, самое яркое ощущение, которое вспоминается до сих пор. Плохо было и с куревом. После стипендии хотя бы один из нашей компании покупал папиросы и разбрасывал их по углам, чтобы было что искать, когда деньги и курево кончались. Хотя, конечно, мы были молоды, и жизнерадостность не покидала нас. Получив стипендию, могли и выпить, особенно если подворачивался какой-нибудь праздник.
Позже, когда я стал работать инженером в Ново-Злато-устовском СКБ-385, положение довольно сильно изменилось. Меня поселили в коммунальной квартире в одной комнате с моим приятелем Колей Даниловым, правда, на первом этаже, но нас это не смущало. Зарплату назначили сто двадцать рублей в месяц. По сравнению со стипендией - капитал! Надо заметить, что моя теперешняя профессорская зарплата меньше, чем тогдашняя зарплата молодого специалиста (правда, все же в привилегированном ракетном КБ). А через полгода я получал уже сто семьдесят рублей. Стал почти богачом: смог даже купить себе охотничье ружье.
Когда я поступил в аспирантуру и переехал в Москву, мои родители, наверное, как-то почувствовали, что у меня не все в порядке, продали дом и все свое имущество в Воронеже, переехали ко мне поближе, купили комнату в сельском доме (в деревне Ватутино - сейчас это место в черте Москвы), и я стал жить у них. Дом был деревянным. Отец, мастер на все руки, летом сделал пристройку, и у меня появилась собственная комната. Работал очень много, и быт меня не смущал, особенно после того, как защитил кандидатскую диссертацию и стал зарабатывать уже 280 рублей в месяц.
Когда я женился второй раз и у нас должен был родиться сын, пришлось обратиться к Королеву. Он был у нас в КБ диктатор, и мне тут же, вне всякой очереди предоставили вполне устроившую меня двухкомнатную квартиру в новом доме в Подлипках (сейчас город Королев), что было очень удобно - работа, можно сказать, рядом. После полета на 'Восходе' квартирный вопрос исчез совсем: мне предоставили большую четырехкомнатную квартиру в Москве.
За время работы в КБ зарплата моя росла с формальным повышением должностей, которые я занимал. Мои товарищи (например, Николай Белоусов) временами напоминали мне, что пора бы обратиться в бухгалтерию и сообщить, что в связи с каким-либо званием, или с изменением названия должности, или по выслуге лет мне положено увеличить зарплату. К концу работы в КБ, с учетом всяких надбавок, премий, пенсии, мой доход, если можно так выразиться, составлял около тысячи рублей в месяц (и конечно, все равно не хватало: человек редко довольствуется тем, что имеет). Сейчас, разумеется, много меньше, но жить можно, грех жаловаться.
Кроме зарплаты, иногда получал премии: за работы по кораблю 'Восток', за полет на 'Восходе', Ленинскую и Государственную.
А тогда, будучи студентом МВТУ, я жил в общежитии в Лефортово. Постепенно как-то оказался в дружной компании. Было нас пятеро. На последнем курсе наша компания переехала в общежитие в Бригадирском переулке и поселилась в одной комнате. Жили коммуной, на строжайшей экономии. Мы и теперь встречаемся. Одного из пятерых, правда, уже нет: Ванюшка Косовцев, ставший главным конструктором Воронежского экскаваторного завода, умер молодым. Сын его уже давно инженер, тоже закончил МВТУ. Вовка Ануфриев - единственный из нас 'общественный деятель' по комсомольской линии, что нам, естественно, не нравилось. Но мы ему это прощали, считая, что он занялся этим неблаговидным делом из-за Вали Баклановой, бывшей членом факультетского комитета комсомола, к которой он тогда 'неровно дышал'. Леня Бондарчук (он же 'толстый Ленечка') пользовался популярностью у девушек, через много лет стал шишкой в Госплане. Борька Павлов - тогда наиболее положительный из нас (и не даром) - стал потом начальником главка в Минхиммаше. Перед глазами встает такая картина: общежитие, поздний вечер, мы (нормальные студенты) играем в преферанс, а Борька сидит в стороне на табуретке по-турецки, под табуреткой электроплитка (холодно), а в руках книжка (уж не учебник ли?).
После первого курса я обратился к ректору: так, мол, и так, желаю специализироваться по ракетам - отпустите в МАИ (только с согласия ректора можно было пытаться перейти в другой институт). Хочу туда, где авиация и откуда до ракет рукой подать. А он мне в ответ: никуда переходить не надо, а что касается ракет, то есть у нас две кафедры, которые весьма к ним близки, и то, что ты хочешь, найдешь там. Пошел я сначала на одну из них, на кафедру Ю.А. Победоносцева 'Пороховые ракеты'. Нет, не то: военное это дело, мне оно ни к чему. Пошел на другую, к В.В. Уварову, конструктору газовых турбин и воздушно-реактивных двигателей. На этой кафедре собирались начать читать курс по жидкостным ракетным двигателям. Понял, действительно никуда переходить не надо: ракетные двигатели - это же сердце ракеты! А вскоре вообще пришел к утешительному заключению, что самое важное для инженера - общетехническая подготовка, и лучшей, чем в МВТУ, нигде не получишь. То есть превратился в патриота МВТУ - очень удобное качество характера: становиться патриотом, когда это не требует от тебя усилий.
При распределении темы дипломных проектов на нас пятерых, занимавшихся на кафедре Уварова, выпали две темы по жидкостным ракетным двигателям, но обе попали к нашим девушкам. Потом одна из них отказалась, явно в мою пользу. Но я жертву не принял ('мне жертвы не нужны'), хотя тема очень соблазняла, вроде бы прямо вела к цели. Решил еще потерпеть. Делал проект воздушно-реактивного двигателя с осевым компрессором. В дипломе несколько необычным был расчет компрессора. Я использовал
