- Изотопная вода, которую ты изволил с такой легкостью выпить, коварнейшее вещество. Попав в дряхлые клетки, она повышает энергоемкость митохондрии и тем возрождает жизнедеятельность клеток, делает их снова молодыми. Но оказавшись в клетках молодого организма, - палец Козицкого с силой надавил на грудь Глеба, угодив между лацканами пиджака, - изотопная вода примется наполнять энергией и без того до отказа наполненные ею митохондрии. Тебе же известно, что произойдет с конденсатором, если его подключить на сверхрасчетное напряжение, - Козицкий сделал шаг назад, кашлянул в кулак. Все сегодняшнее утро я переводил на язык математики твои предстоящие взаимоотношения с выпитой водой. И получилось, Санкин, что жить тебе после последнего глотка восемь часов и семнадцать минут. Секунды, разумеется, не в счет. Но пять часов уже минуло, вот ведь какое дело.
И Козицкий, потершись щекой о свое плечо, снова уставился на Глеба своими выкаченными глазами. И эти глаза были лучшим доказательством того, что каждое слово, сказанное доцентом, - правда.
Еще три часа жизни?
Как, всего три часа? А потом?
Да нет, это просто невозможно!
- Единственное, чем я могу утешить тебя, - будто смакуя слова приговора, продолжал Козицкий, - смерть твоя будет легкой и молниеносной. Ты вспыхнешь электрическим пламенем. Пшик - и нет тебя. Только вот бы не наделать пожара в квартире, - доцент озабоченно оглядел уставленную мебелью квартиру, - но... это уже твоя забота.
Козицкий сочувствующе вздохнул, отошел к окну. Потом снова возвратился к Глебу.
- А впрочем, - вкрадчиво произнес он, - у тебя есть шанс остаться в живых. И тебе как инженеру- электронику следовало бы самому догадаться. А, Санкин? Проще простого.
Глеб с ненавистью взглянул в выкаченные глаза доцента. Ему виделось в них все то же настороженное любопытство, заглядывание в самую душу. Все это расценивалось Глебом, как желание садиста насладиться предсмертными муками своей жертвы. Тем не менее смысл последних слов дошел до сознания Глеба.
- Разряд!!! - ахнул Глеб.
- Похвально, - Козицкий удовлетворенно наклонил голову. Но не разряд на обычное заземление. Это также чревато для тебя гибелью. Нужен особый потенциал разряда - разряд на органическую материю, на живые клетки, на митохондрии.
- Как это понять?
- Ну, скажем, пойти и снова поздороваться с соседом. Только уже не отпускать его руки, пока... Ты понял меня?
Глеба передернуло.
- Вы с ума сошли? Я же убью его!
- Да, пожалуй, - бесстрастно согласился доцент. - Но никто ни в чем не упрекнет тебя. Ты оправдаешься своим неведением. Первому электрическому монстру все простят. Я же буду молчать, можешь положиться на меня.
По лицу Глеба пошли красные пятна.
- И как только у вас язык поворачивается...
- Стало быть, такой вариант отпадает. Ну что ж, имеется еще один, - понизив голос, доверительно произнес Козицкий. Вот тебе моя рука, сожми только ее покрепче - у старческой кожи электрическое сопротивление побольше - да и делу конец. Ведь я для тебя самый неприятный человек на свете. А моя жизнь так и так уже ломаного гроша не стоит. Ну же, Санкин!
И рука Козицкого потянулась к руке Глеба. Глеб рванулся в сторону, опрокинулся вместе со стулом, опрокинул стол, ударился об его угол головой, но не почувствовал боли. Очутившись на другой стороне комнаты, он закричал:
- Да ну вас к черту, на самом деле! Чего вам от меня нужно? - и, отдышавшись, исподлобья глядя на доцента, взмолился: - Шли бы вы, Максим Арсеньевич, по своим делам, а я уж как-нибудь и без вашей помощи разберусь. Уходите, прошу вас!
Козицкий одобрительно качнул головой, губы его дрогнули в улыбке.
- Прости меня, Глеб, за неуместные шутки, - он впервые назвал Санкина по имени. - Забудь все, что я предлагал сейчас тебе. Конечно же, такое не для тебя. Но посоветую тебе немедленно обзавестись резиновыми перчатками, не то кого-нибудь из друзей на тот свет отправишь. Слышишь ли, что говорю?
- Да, да, слышу.
- А теперь главное...
Козицкий снова построжал, сжал свои тонкие бескровные губы. Его кругленькие глаза-стекляшки уставились в лицо Глеба.
- Сегодня я понял - ты совсем не таков, каким кажешься. Я рад, что ошибался в тебе. Я бесконечно рад, Глеб Санкин, можешь поверить мне.
Сцепив руки за спиной, доцент прошелся по комнате.
- Быть тебе исследователем, настоящим большим ученым.
- Чего-о-о? - опешил Глеб. - Чего вы такое говорите?
Губы Козицкого опять дрогнули в улыбке.
- Тебе еще не раз придется лихо, уж очень ты несобранный человек. Ах, молодость, молодость... А сегодняшняя встряска ведь тоже кое-что значит, не так ли?
- Еще бы, - согласился Глеб.
- Я уже звонил биологам и они ждут тебя. А в моей лаборатории тебе делать больше нечего.
- А установка?
- Я отдаю ее тебе. Как устроишься у биологов, перетащишь ее к себе, - Козицкий помолчал. - Вот, пожалуй, и все. Пора, пойду.
Не глядя больше на растерянную, опрокинутую от счастья физиономию своего лаборанта, Козицкий вышел в прихожую, неторопливо одел свою волчью доху с мехом наружу, перед зеркалом поправил на голове большую лохматую шапку.
- Верю в тебя, верю, - он ободряюще кивнул Глебу и машинально протянул ему руку. Так же машинально Глеб принял ее. В то же мгновение его ладонь против его воли сомкнулась на пальцах Козицкого.
Все тело доцента содрогнулось от чудовищного удара электрического тока. Падая, он увлек за собой Глеба. От удара их тел распахнулась дверь квартиры. Глеб закричал. Из дверей напротив выскочил Миша и с великим трудом оторвал руку Глеба от руки Козицкого.
- Как же так... - бормотал Глеб. - Я не хотел... Ну как же так...
- Все! - сказал Миша. - Ему уже ничем не поможешь.
