— Ты никак брала у меня уроки упрямства? — хмыкнула Милисент. — Не беспокойся, у меня будет немало возможностей носить и твое блио. Сама видишь, эти де Торпы принимают у себя даже королей.
Несколько умиротворенная, Джоан шутливо ткнула сестру локтем в бок.
— Все равно ты замерзнешь по пути в церковь.
— Ну, ты этого не допустишь, — хихикнула Милисент. — И наверняка обрядишь меня в свой самый толстый плащ.
— Да, и тот, который идеально подойдет к платью: из двустороннего белого бархата с песцовой опушкой.
Болтовня с сестрой и вправду отвлекла Милисент, но тревога возвратилась с новой силой, как только шумной толпой вошли дамы. Скоро, слишком скоро ее облачили в свадебный наряд, и процессия направилась к церкви. И не успела она оглянуться, как стала законной женой Вулфрика де Торпа.
Этот день почти не отложился в памяти Милисент. Девушка шагала, говорила, отвечала на вопросы, давала обеты верности мужу словно в тумане. Сбылись ее самые дурные предчувствия, и впереди — лишь мрак неизвестности и тоска. Дорога к церкви, длинная месса, наставления священника… будто в дурном сне. Даже празднество в большом зале воспринималось как громкий шум и грубые пьяные выкрики — гости и родственники от души веселились… Все, кроме нее.
Последовавшая затем унизительная церемония проводов новобрачных в постель, когда десятки любопытных глаз ощупывали обнаженное тело девушки в поисках воображаемых увечий, уродств или недостатков, позволявших жениху с чистой совестью отказаться от нежеланной невесты, как ни странно, совершенно ее не тронула. Единственным утешением было то, что ни свадьба, ни этот ужас не оставили в душе никаких следов.
Наконец новобрачные остались вдвоем.
— Я уже говорил сегодня, как ты прекрасна? — осведомился Вулфрик — первая фраза, которую отчетливо расслышала Милисент. До сих пор реплики сливались в ее ушах в неясный гул.
— Не помню.
— Шучу, жена. Разве не я твердил это с самого утра? Ты действительно не помнишь? — удивился Вулфрик.
— Конечно, помню, просто капризничаю, — вымученно улыбнулась она. Интересно, что еще было ей сказано за эти долгие часы? Она словно превратилась в камень, бесчувственную скалу, и ничто ее не трогало!
Неожиданно Милисент сообразила, что немного пьяна, хотя не могла точно сказать, пила ли вино. Как неприятно сознавать, что весь день будто прошел мимо нее, как в бреду. И теперь обнаружить, что лежишь в постели в чем мать родила с голым мужчиной! Неужели она уже стала женщиной? Он взял ее или все еще впереди? Как бы она хотела оказаться за тридевять земель отсюда!
— Мы… уже все кончено? — робко пробормотала она.
Вулфрик рассмеялся. Милисент насупилась. Что тут забавного?
— Как ни хотелось бы потерпеть, пока винные пары выветрятся у тебя из головы, я понял, что не могу больше ждать. И без того, кажется, ожидание тянулось вечно. Совершенно безвыходное положение, не находишь?
— Ничего подобного, — решительно помотала головой Милисент. — Ни к чему спешить.
Вулфрик хмыкнул. Милисент снова помрачнела: нашел себе развлечение!
К сожалению, вместе с сознанием вернулись и ее чувства к мужу. И неприятные воспоминания о том, как она бушевала при виде Вулфрика, идущего в обнимку со шлюхой. Она почти слетела с кровати и метнулась бы к двери, но, на беду, потеряла простыню, прикрывавшую их обоих.
На этот раз Вулфрик не мог не заметить внезапной перемены в невесте.
— Ну, что на этот раз? — со вздохом спросил он.
Нет, Вулфрик не узнает, как невыносима мысль о том, что он прикасался к этой женщине, да и к любой другой… и поэтому, чтобы скрыть боль, Милисент грубо бросила:
— Надеюсь, ты хорошо отмылся после этой шлюхи?
— К… какой шлюхи? — ошарашенно переспросил Вулфрик. Судя по лицу, он уже успел обо всем забыть.
— А что, их было несколько? Не знаешь, о какой именно идет речь? — настаивала Милисент. — Той, с которой ты вчера вышел из зала!
Вулфрик тупо уставился на нее и лишь через несколько секунд, что-то сообразив, разразился смехом:
— Ты подумала, что я спал с ней?!
И захохотал еще громче.
На этот раз Милисент поняла почему. Ах да, ведь Джоан предупреждала сестру не судить слишком поспешно и, кажется, оказалась права. Вот поэтому он и потешается над ней!
Милисент стало невыносимо стыдно, но она все же нашла в себе силы спросить:
— Почему же ты в таком случае ее увел?
— Чтобы выяснить, откуда она взялась и почему хлопочет в зале, накрывая столы к обеду, хотя не принадлежит к шеффордской челяди и никто не разрешал ей этим заниматься.
— Это не служанка кого-то из гостей?
— Нет, она сплела матери какую-то сказку о том, как попала в замок, поэтому та, заподозрив девку во лжи, велела мне ее допросить. Матушка боялась, что она подослана с тем, чтобы причинить зло нам, а в особенности тебе.
Иисусе, так вот в чем истинная причина! Ну почему она об этом не подумала?!
— И для этого было необходимо обнимать ее?
Вулфрик пожал плечами.
— Когда я вел ее из зала, ощутил, как она дрожит под моей рукой. Кроме того, хотел убедиться, что она не удерет от меня. Увы, как только мы оказались во дворе, она исчезла в толпе, и я так и не сумел ее найти. Ее побег лишний раз доказывает: она задумала что-то недоброе, поэтому вряд ли посмеет показаться здесь еще раз. Я послал людей на розыски.
— Но как девица умудрилась проскользнуть в Шеффорд, если она не из этих мест?
— Назвалась кузиной кузнеца. Он согласился подтвердить это соседям в обмен на ее благосклонность, но признался, как только я хорошенько его допросил.
Милисент по-прежнему терзали угрызения совести за то, что посмела зря осудить ни в чем не повинного человека. Следовало бы попросить прощения, но Вулфрик, оказывается, еще не договорил.
— Я позволяю тебе сколько угодно рвать и метать, но только не здесь, — предупредил он.
— Рвать и метать? — недоуменно повторила она.
— А как еще назвать приступы твоей безрассудной вспыльчивости? Короче говоря, где угодно, но не в супружеской постели. За порогом спальни ты оставишь все тревоги и заботы и станешь думать только о том, чтобы доставить мне удовольствие. Я, со своей стороны, обещаю поступать так же и буду заботиться лишь о твоем наслаждении. Согласна ты на такое? И помни, прежде чем ответишь, что я вообще могу запретить тебе гневаться.
— Но ты не можешь управлять чьим-то гневом, — недоверчиво прошептала Милисент.
— Верно, но вполне способен доставить тебе немало неприятностей при каждом его проявлении.
— Собираешься выбить из меня непокорность? — выпалила девушка.
— Нет, но одинокие часы, проведенные в соляре каждый раз, когда ты хотя бы повысишь голос, очень быстро научат тебя вежливости и приветливым улыбкам. Собственно говоря, не такая уж плохая мысль!
Похоже, он поддразнивает ее, хотя толкует о необходимости запирать ее, и часто! Нет, рисковать опасно!
— Я согласна, — пробормотала Милисент.
— На что?
— На твои условия! — воскликнула она.
— Хм-м-м, и когда собираешься начать?
Милисент вспыхнула и закрыла глаза, чтобы не видеть его улыбки. Она забавляет его и при этом
