Георгий Марчик
Прекрасная папиросница
…Некий романтически настроенный писатель — ему были свойственны невинность убеждений и независимость поступков — сидя однажды за своим письменным столом, глубоко задумался и незаметно для себя уснул. За окном синели зимние сумерки начала нашего века. Писатель поплотнее запахнул пальто и вышел на плохо иллюминированную улицу. В чернильном небе бесстыже сияла полная молодая грудь луны. Писатель протянул руку, чтобы ласково погладить ее, но не смог дотянуться и пошел дальше.
Было морозно, но безветренно. Под ногами аппетитно похрумкивал девственно белый снежок. На небольшой площади у кинематографа переминалась редкая толпа, ожидая начала сеанса. У освещенной афиши стояла прекрасная папиросница со своим первосортным товаром. Писатель подошел к ней, чувствуя прилив вдохновения.
— Почем товар? — бодро спросил он.
— Пять рублей, — ответила прекрасная папиросница.
— Дороговато, — пробормотал писатель. — А три рубля? Прекрасная папиросница молча распахнула свою пушистую кроличью шубку, и писатель воочию убедился, как прекрасна жизнь, хотя она и представляет собой сложную форму существования белковых тел.
— За три рубля можешь купить мою фотографию, — посочувствовала прекрасная папиросница. От нее пахло фиалками, росистой свежестью июньского утра. У нее озорно поблескивали глаза, влажно алел приоткрытый рот. Она была такал шелковистая, чистенькая, теплая, так неудержимо влекла к себе, что писатель стал поспешно шарить по своим традиционно пустым карманам, тщетно пытаясь наскрести нужную сумму.
— Разве фотография может заменить живую натуру, — недоверчиво улыбнувшись сказал писатель прекрасной папироснице. — Хочешь взамен пяти рублей я расскажу тебе сюжет для рассказа? — И не ожидая ответа, он стал рассказывать: — Некий человек увидел у себя в квартире муху. Вначале он хотел ее убить, но затем вспомнил, к каким отрицательным последствиям приводит нарушение экологического равновесия, и решил оставить ее в живых. Однако вскоре эта муха заразила добросердечного человека дизентерией, и он умер. Его смерть как раз и стала недостающим звеном экологического равновесия. Прелестный сюжет для юмористического рассказа, не правда ли?
— Когда получишь гонорар за свой рассказ, — сказала прекрасная папиросница, — тогда и приходи… — С ее влажных пурпурный губ слетела обещающая улыбка. Писатель кивнул, в нерешительности понаблюдал за нескончаемой пляской золотистых снежинок в оранжевом свете уличного фонаря и пошел дальше с блуждающей по лицу улыбкой, лелея в душе надежду достать где-нибудь пять рублей.
В лунном свете на крышах и чердаках мелькали слабые тени. То были химеры, начавшие свою тихую ночную жизнь. По пустынной улице проехал грузовик без водителя. Или это только показалось писателю. Вдалеке перешел перекресток на высоких ходулях черный пес. Он приветливо помахал лапой писателю. Вслед за ним прошли гуськом с небольшим интервалом три дворника, размахивавших в воздухе руками, как будто они подметают улицу своими метелками.
Над головой писателя то сжимались, то разжимались пульсары, зловеще темнели горловины черных дыр, откуда никому нет возврата. Поперек дороги лежал какой-то предмет. Вначале писатель споткнулся об него. Потом предмет этот оказался спящим на земле человеком. Писатель поднял его, бережно отряхнул с него снег, растормошил и сказал:
— Какое все-таки удивительное существо человек. Кто ты и что здесь делаешь?
— Я председатель девятой конференции садового кооператива, — ответил человек. — Я ищу вора, укравшего осенней ночью пять кустов картофеля у члена нашего кооператива — Валентины Семеновны.
— У членши вашего кооператива, — поправил писатель.
— У члена, — возразил председатель.
— Но там ли ты искал его? — сочувственно спросил писатель.
— Прижавшись ухом к земле я слушал звуки убегающих шагов, — пояснил председатель. — Но его ли это были шаги, я точно не знаю.
— Жизнь полна загадок, — сказал писатель. — Например, для чего после дождя выбираются из земли на поверхность дождевые черви? Оказывается для того, чтобы лучше рассмотреть друг друга. Хочешь я расскажу тебе замысел своего лучшего романа? — И, не ожидая ответа, рассказал: — Представь поток сознания. По сухой, растрескавшейся от зноя, уходящей за горизонт, дороге медленно движутся волы. Лениво двигая челюстями, они пережевывают свою бесконечную жвачку. Правдивый пес, подкравшись сзади, кусает за ногу гостя, в то время как ему лицемерно улыбается хозяин. Златотканно розовеют вершины далеких синих гор и заснеженно пустынная дорога скрипит под быстрыми ногами мальчика, который спешит в свое будущее. Застенчивый лаборант наблюдает через микроскоп любовь гомолюскусов в пробирке. Лаборант сходит с ума от ревности, сам пытается стать гомолюскусом. Нравится?
— Не знаю. Сегодня я не в своей тарелке…
— Ну, так залезь в свою тарелку обратно.
— Я ходок, — с обидой сказал председатель, — меня на общественные деньги послали. Я не могу тратить время на гомолюскусов.
— Идите, — спокойно сказал писатель. — Ищите и обрящете.
Писатель направился дальше. Слегка колышущаяся при его ходьбе упругая молодая молочно-нежная грудь луны напомнила ему прекрасную папиросницу.
— Я должен достать пять рублей, — подумал он, — даже если мне придется заложить в ломбард мою писательскую самобытность.
Но кому нужна самобытность писателя, к тому же страдающего неврозами и бессонницей? „Пойду-ка я в баню, — решил он, — буду таким же чистым внешне, как и внутренне'.
Он купил билет в общие номера, разделся и смело шагнул в кромешный пар, словно попал в первый день сотворения мира. Когда его глаза привыкли к густому туману, он увидел вокруг себя множество голых — мыльных и скользких мужских тел, похожих на розовых дождевых червей. Писатель подошел к одному из мужчин и спросил, женат ли он. „О, да!' — ответил тот.
— Тогда потрите мне спину, — миролюбиво попросил писатель, а я вам.
Голый мужчина с готовностью схватил мочалку и стал с такой силой тереть спину писателя, что едва не сорвал с нее кожу. И в тоже время опасно приблизился к ней.
— Пустите, — сердито сказал он, отскакивая от слишком усердного помощника. — Я вас просил потереть мне спину, а не сдирать с нее кожу.
„Я готов потерять свою телесную оболочку, — подумал он, — только не таким первобытным способом. Пойду-ка я лучше в отдельный номер и заодно постираю там свое белье'.
— Вы часто сюда ходите? — спросил писатель скользкого типа.
— На всякий пожарный случай я провожу здесь большую часть своего времени, — сказал мужчина, саркастически, как Эзоп, улыбаясь. — Вы мне нравитесь. Давайте, я еще раз потру вам спину.
— Спасибо, достаточно, — писатель, отшатнувшись, выставил перед собой шайку. „Разве можно хоть на секунду довериться таким людям, — подумал он. — Стоит чуть зазеваться и они тут же воспользуются этим. Еще немного и .я стал бы жертвой этого типа.'
Однако тот, как видно, не угомонился.
— Возьмите меня с собой, — заискивающе попросил настырный тип, по-собачьи преданно заглядывал в глаза писателя. Я буду примерно вести себя.
— Не примазывайся, — дружелюбно, но твердо сказал писатель. — Не докучай. Ты найдешь себе другого, я же буду далеко.
Он купил билет в отдельный номер, закрылся в нем, напустил в большую белую ванну горячей воды. Однако едва он залез в нее, погрузился в воду, как в дверь громко застучали. Писатель вздрогнул и едва не захлебнулся от неожиданности.
„Неужели этот нахал рвется сюда, чтобы снова намылить мне спину?' — с опаской подумал он, выбираясь из ванны.
— Кто это? — громко спросил он, прислушиваясь к своему сердцебиению и стол босыми ногами на холодном кафельном полу.
