— Изволь, — в его руке появилась монета. Она снова протанцевала по костяшкам пальцев алхимика, как в тот раз, когда Рози свела их вместе. В утреннем свете блестел пляшущий дракон, озаряя руки алхимика золотистым свечением.
Пэт выхватил его из рук. Золото оказалось теплым на ощупь. Он вложил его в рот и попробовал на зуб, как он видел, делали другие. Сказать по правде, он не был уверен, каким должно быть золото на вкус, но он не хотел показаться дурачком.
— Ключ? — спокойно спросил алхимик.
Что-то заставило Пэта забеспокоиться. — Ты хочешь украсть какую-то книгу? — Некоторые древние свитки Валирии, которые хранились в подземном хранилище, были единственными сохранившимися копиями на свете.
— Нет. То, что нужно мне, не твое дело.
— Нет.
«Дело сделано», — про себя подумал Пэт. — «Вперед. Лети назад в Перо и Кружку, буди Рози поцелуем, и порадуй, что теперь она твоя». — Но он все равно остановился в нерешительности.
— Открой лицо.
— Как хочешь. — Алхимик отбросил капюшон.
Это был обычный мужчина, а его лицо было просто лицом. Лицо молодого мужчины, обыкновенное, с полными щеками и щетиной от бороды. На правой щеке белел елезаметный шрам. У него был крючковатый нос и копна темных курчавых волос, которые завивались возле ушей. Пэт не знал этого человека.
— Я тебя не знаю.
— Не знаешь.
— Кто ты?
— Странник. Никто. Поверь.
— Ох, — у Пэта кончился запас вопросов. Он вынул ключ и вложил в руку незнакомца, ощущая легкое головокружение, почти облегчение. — «Рози!» — напомнил он себе. — В расчете.
Он был на полпути к выходу из переулка, когда мостовая вдруг закачалась у него под ногами. — «Камни мокрые и скользкие», — решил он, но это было не так. Он ощутил как в груди заколотилось сердце. — Что такое? — спросил он себя. Его ноги подкосились, став ватными. — Не понимаю.
— И не поймешь, — произнес печальный голос за спиной.
Мостовая бросилась ему навстречу с поцелуем. Пэт пытался позвать на помощь, но и его голос отказал ему.
Его последняя мысль была о Рози.
Пророк
Когда Пророку сообщили о смерти короля, он топил людей на Большом Вике.
Утро было мрачное и холодное, море было свинцового цвета в тон небу. Первая тройка бесстрашно пошла к Утонувшему Богу, но вера четвертого была не столь крепка, и когда его легкие взмолились о воздухе, он начал сопротивляться. Стоя по пояс в воде, Эйэрон взял обнаженного мальчика за плечи и погрузил его голову обратно, не позволив сделать вздох.
— Смелее, — сказал он. — Из моря мы пришли — в него и вернемся. Открой рот и выпей божье благословение. Наполни свои легкие водой, чтобы умереть и возродиться. В сопротивлении нет смысла.
То ли мальчик не мог его слышать из-под воды, то ли он окончательно расстался с верой. Он принялся брыкаться так отчаянно, что Эйэрону пришлось позвать на помощь. Четверо из его утопленников вошли в воду, чтобы помочь удержать негодника под водой. — Господь Бог, утонувший за нас, — глубоким, словно море, голосом молился жрец, — Позволь Эммонду — твоему верному слуге возродиться из моря, как возродился ты сам. Благослови его солью, благослови его камнем, благослови его сталью.
Наконец, все было кончено. Из его рта перестали вырываться пузырьки воздуха, и жизнь покинула его тело. Эммонд плавал лицом вниз в воде: бледный, холодный и спокойный.
В этот момент Мокроголовый осознал, что к его утопленникам на покрытом галькой берегу присоединились три всадника. Эйэрон узнал Спарра — старика с водянистыми глазами и похожим на топор лицом, слово которого, сказанное вибрирующим голосом, являлось законом в этой части Большого Вика. С ним был его сын, Стеффарион, вместе с другим юношей, чей темно красный, подбитый мехом плащ был заколот на плече застежкой в виде черного с золотом боевого рога Гудбразеров. — Явно один из сыновей Горольда, — с первого взгляда определил жрец. После дюжины дочерей жена Гудбразера наконец родила ему трех высоких сыновей. Говорили, что никто не может отличить их друг от друга. Эйэрон Мокроголовый не стал и пытаться. У него не было времени выяснять — был это Грейдон, Гормонд или Гран.
Он выкрикнул короткий приказ, и его утопленники подхватили мальчишку за руки и за ноги, и вынесли за линию прибоя. Жрец последовал за ними, обнаженный, если не считать набедренной повязки из шкуры тюленя, прикрывавшей его мужское достоинство. Покрытый гусиной гожей от холода и каплями воды, он вернулся на берег по холодному мокрому песку и гальке. Один из его утопленников передал ему груботканую тяжелую робу, окрашенную в зеленых, синих и серых цветах моря и Утонувшего Бога. Эйэрон надел платье и распустил волосы. Они были темные и влажные, их еще ни разу не коснулось лезвие, с тех самых пор, когда его возродило море. Они падали на его плечи словно плетенный из веревок плащ, свешиваясь ниже пояса. Кроме того, Эйэрон вплетал ленты водорослей в свои волосы и в нестриженую бороду.
Его утопленники встали в круг, центром которого служил утонувший мальчишка и начали молиться. Норджен двигал его руки, в Рас встал над ним, надавливая на его грудь, но оба посторонились, освободив место для Эйэрона. Он раздвинул холодные губы мальчика пальцами и подарил ему поцелуй жизни снова, снова и снова, пока у него изо рта не хлынула морская вода. Мальчик начал кашлять и плеваться, открыв полные ужаса глаза.
Еще один вернулся. Для него это было знаком благоволения Утонувшего Бога. Каждый жрец иногда терял людей, даже сам Тарл Трижды Утопленный, святость которого, в свое время, была оценена столь высоко, что его избрали короновать короля. Но никогда Эйэрона Грейджоя. Он был Мокроголовым — тем, кто видел подводные чертоги бога и вернулся, чтобы о них рассказать остальным. — Встань, — приказал он отплевывающему воду мальчику, похлопав его по обнаженной спине. — Ты утонул и вернулся. То, что мертво, умереть не может.
— Оно лишь восстает вновь. — Мальчик отчаянно кашлял, извергая новую воду. — Восстает вновь. — Каждое слово доставляло боль, но таков мир. Чтобы жить, мужчина должен сражаться. — Восстанет вновь. — Эммонд поднялся на дрожащие ноги. — Сильнее и крепче, чем прежде.
— Теперь ты принадлежишь богу, — сказал ему Эйэрон. Другие утопленники собрались вокруг, чтобы дружески приветствовать его, похлопывая по плечу и поцеловать. Один из них помог надеть сине-зелено-серое облачение из грубой шерсти. Другой — вручил ему дубинку из принесенного морской водой дерева. — Отныне ты принадлежишь морю, и оно тебя вооружает, — сказал ему Эйэрон. — Мы молимся о том, чтобы ты яростно сражался этой палицей со всеми врагами нашего бога.
Только затем жрец обратился к всадникам, наблюдавшим за церемоний из
