множеством эффективных способов дать полиции подробное описание этого человека.
Но убийца не мог знать ничего такого. Никак не мог. Откуда этому сутулому дистрофику ведомо, что он, Серый Джо, способен выступить в роли свидетеля убийства?
Дрожа, кот сидел в кроне дерева и от расстройства даже не мог умыться. Он был не только напуган и озадачен, его мозг переполняли и другие странные мысли. Это были тревожные и явно не кошачьи размышления о происходящих событиях.
Прежде всего, помимо страха за свою собственную серую шкуру, которой он весьма дорожил, Джо чувствовал жалость к убитому. Это было глупо и не по-кошачьи.
Какое ему, в сущности, дело до смерти Бэкуайта? Он даже толком не знал его. Было высшей пробы лицемерием делать вид, будто ему жаль Сэмюэла Бэкуайта.
И все-таки Джо действительно испытывал к нему чувство жалости – словно темное печальное облачко таилось внутри, сентиментальное и безосновательное. Кота даже подташнивало при мысли о жестокости этого спланированного преступления.
Убийство, свидетелем которого стал Джо, было извращенным и противоестественным. Оно не имело ничего общего с тем, как убивают кошки.
Коты убивают ради еды или сохранения навыка. Матери-кошки убивают, чтобы научить свое потомство охотиться. Коты не совершают хладнокровных предумышленных убийств, подобных тому, какое пришлось увидеть Джо.
Этот худой человек с бездонными зрачками убил мимоходом, запросто, словно закончил какую-то привычную финансовую операцию – оплатил счет за обед или купил газету. Именно к такому выводу пришел Джо, обдумывая встревожившее его событие.
Он спустился с дерева и, полный тягостных размышлений, направился домой. Пересекая газон и крадучись по темной дорожке, Джо с тревогой всматривался в тени. Все его существо было отравлено каким-то душевным страданием, свойственным, если уж на то пошло, только людям.
Исследование человеческого сознания – не кошачье дело. Кошки не размышляют о человеческих извращениях. Кошки чувствуют человеческую порочность. Они знают о человеческой похоти и черной ненависти и мирятся с существованием этих отклонений. Кошки не анализируют эти извращения. Они предоставляют философствовать людям.
Тем не менее все то время, пока Джо спасался от преследования, он какой-то частью сознания пытался проанализировать действия этого человека, старался понять его побуждения. Джо пытался разгадать не только причины преследования его самого, но и цель убийства Бэкуайта. Стремился раскрыть тайну, превратившую худощавое человеческое лицо в маску убийцы.
Почему-то его волновал мотив. Что привело этого типа к убийству? Да мало ли какие проблемы у человека, сам-то Джо с ними никак не связан, да и не хотел бы. И тем не менее внутренний голос продолжал попискивать, словно электронный будильник. Эти мысли были новыми и пугающими. Джо нутром чуял, что его терзания предвещают умственное и эмоциональное перерождение. В нем открылась какая-то иная грань, обнаружились новые черты.
Эти изменения происходили с ним уже несколько недель, но до сегодняшнего вечера они не были столь бурными.
Теперь же внутри кота, причиняя непроходящее беспокойство, поселилось нечто чужеродное, оно скреблось и царапалось, желая выбраться на свободу.
Джо пробежал последние два квартала, подгоняемый целым сонмом страхов. Он уже не мечтал ни о чем, кроме своей теплой безопасной постели, где можно уютно свернуться калачиком рядом с Клайдом, под надежной защитой своего друга и покровителя.
Глава 2
Серый кот внезапно очнулся от глубокого сна. Он лежал, свернувшись клубочком на хозяйской кровати. Что-то разбудило его, какой-то шум, не похожий на обычные звуки этого дома. Джо поднял уши и насторожился.
Скрип повторился, заставив его вскочить. Теперь Джо был весь внимание. Вцепившись когтями в одеяло, он напряженно вслушивался в этот звук, похожий на хруст расщепляемого дерева. Что за чертовщина? Прижав уши и опустив короткий хвост, кот пристально вглядывался в полумрак спальни, в гортани клокотало приглушенное рычание. От повторяющейся какофонии хруста и треска шерсть у него на спине вздыбилась и застыла, словно щетка. Замерев на двуспальной кровати возле своего хозяина, Джо пытался определить источник звука.
Рядом заворочался, переваливаясь на другой бок Клайд; от его тела шел жар, как от печки. Очередной скрип металла по дереву утонул в раскатистом храпе хозяина.
Вот что это было – металл по дереву. Как будто пытались вскрыть окно. Джо втянул носом зябкий воздух, пытаясь унюхать незваного гостя, но от Клайда шел такой мощный выхлоп красного вина и сырого лука, что Джо не смог бы учуять и сборище потных бегунов, столпившихся в спальне. Он отодвинулся от теплого плеча Клайда, продолжая прислушиваться. Джо никак не мог понять, идет ли этот звук прямо из комнаты или из другой части дома.
Появление взломщика возмутило его. Их городок был маленьким и мирным, и улица была тихой. С тех пор как они сюда переехали, им не приходилось сталкиваться со взломом. В конце концов, это не какие- нибудь задворки южного Сан-Франциско. Но при мысли, что в дом проник посторонний, кот похолодел от страха, и этот страх был сильнее, чем боязнь обычного грабителя.
Дрожащий и растерянный, Джо принялся осматривать полутемную спальню: вот массивные очертания комода, вот телевизор, вот одежда Клайда, небрежно брошенная на стул, — словно маскарадный костюм, забытый после бурного празднования Хэллоуина. Из тени под стулом выглядывали ботинки Клайда, рядом с ними валялся одинокий пахучий носок.
Все в спальне казалось привычным. Джо осторожно пробрался по одеялу и, свесившись через край, заглянул под кровать. Сумрак под пружинами матраса был пуст, обнаружилось лишь несколько комочков пыли, они казались призраками давно умерших мышей. Джо вернулся на кровать и принялся вылизывать лапу, но при этом он внимательно осматривал углы комнаты, самые дальние ее закоулки, вглядывался в открытый платяной шкаф, в бесформенную груду одежды Клайда.
Казалось, ни одна тень не осталась неопознанной. На темных стенах спальни тускло светились три прямоугольника: серебристо поблескивающее зеркало и оконные шторы, сквозь которые пробивался свет от фонаря на углу. Бледные квадраты штор были перечеркнуты изогнутыми тенями веток дуба, нависающих над спальней. Внезапно в ветвях залопотал пересмешник, его противное бульканье слилось с храпом Клайда.
Теперь кроме храпа и болботанья проклятой птицы ничего не расслышишь. И что разбирает этих пересмешников? О чем думают их крохотные головенки? Это создание природы не более музыкально, чем бабуин, терзающий скрипку.
Но пересмешник не стал бы сидеть на дереве, упражняясь в вокале, если бы кто-то стоял под окнами спальни.
Может, это поскребывание доносится с заднего двора? А может, из передней части дома? Возможно, какой-то чужак шаг за шагом обходит дом по периметру, собираясь проникнуть внутрь, вскрыв окно гостиной или входную дверь.
Джо спрыгнул на пол; приземление на твердую поверхность отдалось в затекших мышцах лап чувствительной встряской.
Он был котом крупным, тяжелым, его короткая серебристо-серая шерсть бархатно переливалась на сильных мышцах. Напряженно прижав усы и уши, Джо крадучись обошел комнату, прислушиваясь к звукам за стенами. В сумраке комнаты его серая шкура сливалась с тенями, и казалось, что белые пятна на груди и лапах и белый треугольник на носу двигаются самостоятельно.
Джо не был красавцем. Из-за белой полоски на носу его глаза казались слишком близко посаженными, что придавало ему вечно насупленный вид.
