Он не помнил. Вероятно, заснул в пути, во время пересадки произошла какая-то путаница, и он оказался в этом экспериментальном городе ...
Я была в полном отчаянии.
И тут вдруг подал сигнал мой коммуникативный браслет, сообщив, что все, у кого есть какие-нибудь проблемы, могут прийти на Оранжевую площадь. Их выслушает член Высшего совета.
Я ожидала стотысячной толпы, но собралось не более пяти десятков человек. При этом одни что-то рисовали на упругих пружинистых торцах, выстилавших площадь, другие читали, третьи играли в незнакомые мне игры, а один человек - может, архитектор, - мастерил макет причудливого сооружения.
Среди них прохаживалась пожилая негритянка, одетая в японское кимоно. Она отличалась от других втрое более широким по сравнению с нашими коммуникатнвным браслетом.
Двадцать человек пожаловались, что с трудом выносят ночью ослепительный белый свет над городом и выразили желание жить там, где ночью темно.
Другие десять просили разрешения держать у себя дома животных - кто опоссума, кто тибетского медведя.
Молодой художник капризно заявил, что нигде не может отыскать краску такого-то оттенка.
Несколько человек вознамеривались опуститься на дно Марианской впадины в собственноручно изготовленном батискафе.
Я выждала всех.
Последним к негритянке обратился мальчик - он хотел иметь 'настоящую мать'.
Негритянка прослезилась: 'Я для этого подойду?'
Мальчик бросился ей в объятья.
Вот так, с мальчиком на коленях она выслушала мою историю.
- Поскольку ты пришла из прошлого, - сказала она, - возможно, в твои слова невольно вкрался и вымысел. Ты готова пойти со мной, чтобы выявить его?
И она повела меня к престарелому эфиопу, который сидел в камышах на берегу небольшого озера. (Позднее я узнала, что камыши у них чувствительные и очень сложные приборы.)
Я повторила рассказ о своих мытарствах.
- Какую ты хочешь помощь? - озабоченно спросил эфиоп.
- Почините мой компас. И сделайте так, чтобы или я стала моложе Его, или чтобы Он стал старше меня.
- А не повредит ли это вам обоим, когда мы возвратим вас в ваше время?
Я удивилась.
- Неужто вы в силах нас возвратить?
Он улыбнулся.
- Ты мыслишь старыми категориями конца эпохи Эйнштейна, когда считалось, что возвращение в прошлое невозможно на том основании, что 'тогда бы пришлось признать принципиально возможным абсурдное положение человека, родители которого еще не родились'. Но, может, ты хочешь остаться у нас?
- Нет. Здесь я чувствую себя бесплотным духом среди теней еще не родившихся людей.
- Мы подумаем над положением, в котором вы оба оказались, - уверил меня старец на прощанье. - А ты постарайся узнать, захочет ли он возвратиться...
- Но жизнь без Него невыносима для меня в любом времени. Жизнь без Него, пусть и самая прекрасная, - невыносимая тоска. В средние века в таком случае люди прибегали к самоубийству. Неужто и мне, чтобы избавиться от этой тоски, придется прибегнуть к этому варварскому способу?
Эфиоп коснулся моего лба, и от этого мне сразу стало легче.
На следующее утро меня снова позвали к старцу.
Рядом с ним и негритянкой сидели двое юных мужей - на вид не старше двадцати лет. Один из них изрек:
- Мы все взвесили и решили: вам лучше возвратиться.
Я поблагодарила его и сказала:
- Прежде чем вас покинуть, разрешите задать один вопрос: неужто вам совсем не интересно, кто я такая, откуда я пришла, как меня зовут?
Юный муж снисходительно покачал головой:
- Ты ходишь читать имена мертвых, выбитые на камне траурной площади? Для нас вы давно канули в прошлое.
- А почему у вас нет имен?
- Скромность для нас - высшая добродетель. Наши люди творят добро, не ожидая за это награды или похвалы. Имена и удостоверяющие их бумаги были необходимы, чтобы отличать добрых людей от дурных.
Мы же не знаем преступности. И нам ни к чему клочки бумаги, которым наши предки верили больше, чем самому человеку.
Его юный спутник смущенно прервал его:
- Зачем ты обижаешь наших предков? Разве они виноваты в том, что жили хуже нас? И в их жизни была красота. В противном случае, - он указал на меня, - она не захотела бы вернуться.
Негритянка миролюбивым жестом положила руки им на плечи.
- Зачем зря терять время? Пусть она приготовится.
Прощай, моя дочь и моя праматерь! - поцеловала она меня.
И в тот же миг я погрузилась в ужасный коричневый мрак.
Я очнулась в какой-то комнате в полном одиночестве.
На стене висел старинный календарь: тысяча девятьсот...
О, неужели те, из будущего, ошиблись! И возвратили нас в двадцатый век?.. Едва ли. Скорее использовали в качестве подопытного материала в каком-то эксперименте.
Но как это могло случиться? Ведь они отрицали всякую ложь! Почему же тогда употребили ее по отношению к нам? Или не сочли себя ответственными перед людьми из прошлого?
Да, потомки всегда упрекают предков и никогда не признают за собой вины перед ними - даже тогда, когда не соблюдают их справедливых законов и разумных заветов...
Кто я же теперь? И где Он?
Я машинально положила руку на грудь в поисках компаса. Его не оказалось. Но слева у грудины почувствовала легкую боль. Расстегнула платье, ощупала и... все поняла: во время телепортирования компас проник под кожу, не оставив на ней никакого следа.
Вероятно, те, из будущего, побеспокоились, чтобы он не потерялся. А, может, оснастили меня новым прибором? Сочли мой компас ненадежным...
Попав в двадцатый век, я очень нуждалась в защите.
Ведь это была эпоха страшных мировых катаклизмов, бессмысленных и уничтожительных войн!
К счастью, как потом оказалось, ко времени моего 'появления' мировые войны отгремели. Хрупкий мир то и дело нарушался искусственно вызываемыми и поддерживаемыми вооруженными конфликтами - это помогло сохранять напряжение, без которого, как считалось, государства не могут нормально существовать.
Государства! Да, на свете все еще существовали отдельные государства. В каком же из них оказалась я?
Я подошла к окну и выглянула наружу. Жалкие, убогие дома. На одном из них - вывеска: 'Ратуша'. Женщины с набитыми кошелками... - Да, в ходу еще деньги, на которые приходится покупать все необходимое в лавках.
Деньги!
Увы, без денег в двадцатом веке не проживешь. У меня же их не было.
Я решила осмотреть дом, в котором оказалась. Он был заполнен уродливой мебелью. Одно из этих чудовищ, кажется, называется шифоньером, в который убирают некрасивую и неудобную одежду.
Но что это? В кармане одного из платьев я нашла деньги к какой-то кусочек картона. Ах да! Это,
