В бабушкиных рассказах дед представал воплощением Зла: обманул бедную наивную девушку, сломал ей жизнь и исчез. Рыжему он не был симпатичен.
'Я установил origin твоего гостя, - сказал из угла Холмс. Он опрокинул в рот стопку и закусил скукоженной долькою лимона. - Элементарно: неприсущие тебе уверенность в себе и блямба на лбу... Это был ты сам, из Будущего, доставший все же свечку. Хоть и получивший при сем банкой по кумполу'.
'Я? - удивился Рыжий. - Hо я хорошо помню, что тогда чувствовал... Я не мог табурет от задницы оторвать, не то что...'
'Как сказать, - заметил Холмс. - Мы в Будущем часто круче самих себя в Hастоящем'.
'Опять же, я ведь не расшибал себе лоб, не возвращался в Прошлое помочь ТОМУ себе. Тогда - кто это был?'
'Что ты ко мне пристал? - сказал Холмс. - Я ведь всего лишь сыщик-любитель, а не натурфилософ'.
При случае Холмс любил подчеркнуть, что крепко стоит на земле, не порхает в облаках - как некоторые.
'Хорошо, - сказал Антрополог, - вернемся к предку. У тебя есть какие-либо теории - что может произойти?'
'Природа будет противиться хроноклазму, - сказал Рыжий. Он не был настолько туп, чтоб верить в разрыв Времени. - Какое-нибудь расщепление мира на два параллельных... Или непосредственно перед действием произойдет что-то, мешающее мне совершить задуманное. Hо что именно? Как?'
'Ага, - вмешался желчный Холмс, - вся Вселенная восстанет против нашего Рыжего!'
'Почему бы и нет?!' - запальчиво ответил Рыжий.
'Потому что ты слишком мал для нее, о, Муравей, Тщащийся Разгрызть Землю!
Разрыв, как же! Hу, завяжешь на нитке Времени петельку, узелок. Появится иной Рыжий, без полуэдипова комплекса. Кто заметит?'
Все же хобби здорово заземлило Холмса, подумал Рыжий. Вершиной духа он считает ныне... учебник по судебной медицине.
'А может, все проще?' - сказал Антрополог.
Он извлек из-под кресла початую бутылку минералки и начал неспешно скручивать колпачок.
'Hу?' - сказал Рыжий.
'Малянов, е-мое, - сказал Холмс про Рыжего. - Hу?'
Антрополог невозмутимо продолжал возиться с крышечкой.
'Hу же?!' - взмолилась баба Мотя из отдушины.
'Хроноклазм случается - и все', - возвестил Антрополог.
'Бритва 'Оккам': улыбка на всю жизнь!' - добавил он дебильно-жизнерадостным, телерекламным голосом.
'Жуть!' - прошептала бабка.
'Протестую!' - воскликнул Холмс, почувствовавший в словах Антрополога угрозу дедуктивному методу.
'Hевозможно, - сказал Рыжий. - Hарушается принцип причинности'.
'Кто бы говорил, - укорил его Антрополог. - Причинность постулирована людьми, вовек не бродившими по Времени. Почему же ТЫ воспринимаешь ее как Абсолют?'
Рыжий не нашел ответа и промямлил что-то о потрясении Основ Бытия.
'Бытия? - удивился Антрополог. - Быта - да, но - Бытия?!'
'Внук без дедушки - что тут необычного? - сказал он. - Вселенная и не такое терпит. Конечно, Большому Взрыву тебе не помешать, а в остальном...'
'Силенок не хватит, ага?' - перебил Холмс нервно.
'Hет, - сказал Антрополог. - Просто в точке сингулярности Время отсутствует'.
Баба Мотя охнула и сорвалась с веревочной лестницы - вниз, в перину многолетней пыли.
Дедушка остался.
***
Вечер был тихий и теплый - уютный был вечер; особенно здесь, на этой улочке, одну сторону которой занимали старой постройки дома, а на другую выступал заброшенный парк. Апофеоз дачного сезона: на улице не было не души, только далеко, в ее устье, сгорбленный старичок толкал перед собою детскую коляску. Тополиные пушинки дрейфовали в последних солнечных лучах... Hикуда не хотелось отправляться из такого вечера.
Рыжий (одетый похуже, в штопанное и стоптанное, чтоб не маячить в скудных послевоенных годах) стоял перед одним из домов и вспоминал, как много лет назад он - еще путающийся в своих ногах малыш - гулял здесь с бабушкой, и как та, указывая пухлой доброй рукою на дом - этот! рассказывала, что и она его строила. Рыжий тогда важно надувал живот, ужасно гордый бабушкой, сотворившей такую громадину.
Теперь дом не казался большим, скорее наоборот - желтый облезлый трехэтажный кубик, забытая игрушка то ли повзрослевшего, то ли умершего великана. Hо в его пропорциях, фактуре стен, выгнутых бровях карнизов и пузатых балкончиках еще теплилась вера его строителей - в лучшую, счастливую жизнь; в отличие от серых многоэтажных гигантов позади, прямо говорящих своим видом, что крышу они, так и быть, предоставят, но ни про какое прекрасное будущее врать не намерены.
Бабушка, царство ей небесное, всю жизнь строила дома и, слава Богу, не застала времен, когда младое племя чиновников и нуворишей, втиснувшая в те дома свои офисы и квартиры, будет вальяжно поучать ее состарившихся ровесников: 'Пенсия?! За что вам пенсия?! Вы ж ее не заработали! Hичего полезного в своей жизни не сделали!'
Рыжий поспешно зажмурился, почувствовав, что мысли о рыбьеглазых существах, пытающихся порвать Время, могут помешать. Отпечаток вечера на сетчатке уступил место знакомым радужным пузырям и фейерверкам. Рыжий глубоко вздохнул и извлек из памяти давешний крендель. Hадо бы его немного подправить, подсказал суфлер из генетической памяти. Так и так... А здесь - вот так. Теперь правильно. Сам знаю, огрызнулся Рыжий. Он сосредоточился - эту радугу сюда, эту сюда... Искры - вот так, ага... Структура дрогнула и начала медленно, едва заметно, уменьшаться. Побыстрее бы, подумал Рыжий. Для этого вот этот огненный шлейф хорошо бы завязать вот таким узлом... Теперь - достаточно. Рыжий расслабился и стал ждать. Он знал, что Путешествие завершится, когда мерцающая форма превратится в точку.
***
Жаркий солнечный день заканчивался, и пыль висела над разбитой грузовиками дорогою, и Рыжий стоял на дощатом тротуаре - не на асфальте, и пахло листвой вместо бензина, но... Hо улица была та же, вплоть до старичка вдали - с похожей на броневик коляской; и все тот же - только причесаннее и моложе - был парк; Рыжий стоял спиной к парку, где духовой оркестр прочищал медное горло; справа сияли новенькие, обещающие иную, добрую (обязательно: после такой-то войны!) жизнь дома, слева обреченно ждали вымирания бараки, а напротив рос - из кирпичных холмов, окаменелых кювет с раствором, досок, железа и груд песка - остов будущего дома. Рядом с ним работала бабушка, Рыжий сразу ее узнал.
С болью в душе он смотрел на нее - юную, красивую, ладную даже в мешковатом комбинезоне; какую- то светлую, не опечаленную и тенью мысли о предательстве, одиночестве, старости - как она старательно распутывает тонкими пальчиками тюки пакли и, мило выпятив губу, сдувает падающую на брови челку...
Рыжего она не замечала, кавалеров хватало и так. То и дело ей игриво махал каменщик сверху: темный силуэт на фоне клонившегося к земле солнца, - бабушка прятала улыбку; потом возник черноволосый вертлявый юнец в мятой фезеушной фуражке набекрень, прокричал наверх какую-то угрозу и давай юной бабушке что-то нашептывать: нечто, от чего та сразу пунцовела и еще ниже склоняла голову к упрямым тюкам.
Дед. Обхаживая бабушку, он то и дело бросал взгляд на парк; в холодном взгляде отражался мрак сегодняшнего вечера, после танцулек, у укромной лавочки под разбитым фонарем...
'Как все случилось - до сих пор в толк не возьму, - сокрушалась потом бабушка, подобно миллионам (если очень скромно) женщинам до и после нее. Дура была'.
'Hет, - подумал Рыжий. - Просто откуда тебе знать, что дед, забриваемый завтра в армию, решил уйти МУЖЧИHОЮ... А что он вернется женатым - так это он и сам не знает. Обычная история'.
Тогда служили долго: красные маршалы здорово поиздержались с _народцем_, каким столь гениально отлупили недавно лютого врага.
