-- Эх, господин хорунжий, - князь не спеша выпил водку, - долгие лета многие знания, многие знания - многие беды. Судьбы наши предрешены так же, как и судьба этой военной компании. Слышали такие слова: все, что с нами случится, уже записано на листах наших судеб и ветер времени, играя, переворачивает страницы.
-- Красиво, - одобрил Головко, - это, ежели по нашему сказать: человек предполагает, а бог располагает.
-- Верно.
-- Вы и свою судьбу знаете, ваше сиятельство? - спросил слегка захмелевший корнет.
-- Давайте, господа, без титулов. Зовут меня Николаем Михайловичем, прошу так и обращаться. Да, Алексей Васильевич, к сожалению, я знаю свою судьбу. Ждет меня смерть от камня, - спокойно сказал князь, - а вот Сильвестр, - он указал на секретаря, - хоть и не военный человек, как вы, и жутко боится всяческого оружия, погибнет от летящего металла. Как - не знаю, но от летящего металла.
-- Ваше сиятельство, - жалобным голосом сказал секретарь, - вы же обещали не напоминать.
-- Ну, прости ради Бога, дружок.
Корсаков рассмеялся, откинулся на спину, разбросал руки, глядя в высокое голубое небо.
-- И когда же сбудется ваше предсказание, Николай Михайлович? Нет, не говорите! Даже думать о смерти в такой день не хочется.
Козловский грустно усмехнулся и промолчал.
Попетляв среди сжатых полей и начинающих желтеть березовых рощ, дорога нырнула в сосновый бор. Солнце накалило золотые стволы, пахло смолой и хвоей. Копыта коней мягко ступали в мелкой дорожной пыли.
Князь вынул из кармашка брегет, щелкнул крышкой. Затейливая мелодия вывела хорунжего из сонного состояния. Он восхищенно цокнул зыком.
-- Вот ведь какая штука мудреная. И который же час, позвольте спросить?
-- Почти три по полудни, - ответил Козловский, - часам к шести будем на месте, господа.
По деревянному мосту перебрались обмелевшую речушку. Дальше дорога раздваивалась. Казак, которому в Москве хорунжий презентовал соломенную шляпку, спешившись, рассматривал следы на перекрестке. Головко дал знак Сильвестру придержать коней, тот натянул вожжи, коляска остановилась.
-- Что там, Семен? - спросил хорунжий.
-- Разъезд, кажись, - казак, присев на корточки, растер в ладони горсть дорожной пыли, - чуток нас опередили.
-- Ну так что?
-- А вот, глянь, Георгий Иванович. Подковы не наши и гвозди вишь как лежат.
-- Думаешь, француз?
-- Да кто ж его знает. Вроде бы и далеко от француза оторвались, а там, как Бог положит.
Головко вернулся к коляске. Князь, достав табакерку, отправил в левую ноздрю понюшку табаку, подышал часто, утер слезинку и посмотрел на него.
-- Не желаете, Георгий Иванович?
-- Благодарствуйте, не приучен.
-- Вот и господин Корсаков отказывается, - сокрушенно сказал Козловский, - эх молодежь. А зачем остановка, позвольте спросить?
-- Похоже, впереди французский разъезд.
-- Много их? - спросил Корсаков.
-- Не больше десятка, господин корнет. Свернули направо не далее, как час назад, - ответил Головко.
-- Куда ведет эта дорога, Николай Михайлович?
-- Дорога? - переспросил, нахмурившись, Козловский, - это на Павлов посад, а нам левее, на Караваево. Там, на слиянии Клязьмы и Шерны деревенька моя, имение, еще дедом обустроенное. А вы, корнет, похоже, желаете француза догнать?
-- Вы правы князь, - Корсаков пустил подбородный ремешок, снял и приторочил к седлу ментик, - не годится врага в тылу оставлять. Хорунжий, собери казачков своих, проверьте оружие, - он вынул из седельных кобур пистолеты, проверил шомполом заряд, - а вы езжайте потихоньку, князь. Уверен, мы скоро вас нагоним.
-- Ну что ж, знать судьба такая, - прошептал Козловский.
Хорунжий с неохотой подозвал казаков, объяснил задачу. Казаки хмурились. Корсаков, горяча коня, вырвался к перекрестку.
-- Ну, чего ждем, господа казаки?
-- Езжайте, Георгий Иванович, - кивнул хорунжему Козловский, - что написано - то и сбудется.
-- Эх, - с горечью пробормотал Головко, - дал же Бог командира. Вы не беспокойтесь, Николай Михайлович, мы быстро обернемся, - пообещал он, с места посылая коня в галоп.
Казаки пролетели следом, обдавая князя запахом лошадиного пота и взметнувшейся из-под копыт пылью.
-- Пожелайте удачи, князь, - крикнул, поднимая коня на дыбы, Корсаков.
-- Езжайте уж, корнет, - пробормотал Козловский, - ваша смерть еще далеко.
После двадцати минут скачки, корнет осадил коня. Дорога, выходя из леса на простор полей, просматривалась далеко и была пустынна, будто по ней испокон веку никто не ездил. Семен, не спешиваясь, проехал вперед, высматривая следы.
-- С ночи никто не ездил, - доложил он хорунжему.
-- Не иначе, лесом пошли, - сказал Головко.
Корсаков выругался, привстал на стременах.
-- Да, но в какую сторону?
Хорунжий пожал плечами.
-- Воротимся к мосту, где князя оставили, если след, в лес ведущий есть - казак его всегда отыщет.
Рассыпав казаков вдоль обочины, они повернули назад, двигаясь неспешной рысью. К дороге выходило множество тропинок, но то были звериные тропы, которые можно оставить без внимания. В одном месте Семен спешился, ведя в поводу коня, углубился в лес, но вскоре вернулся.
-- Натоптали, вишь, тропу - чисто тракт проезжий, - пожаловался он хорунжему, - небось местные по грибы-ягоды шастают, но француза тут и близко не было.
Головко догнал едущего впереди Корсакова.
-- Что на сердце у меня неспокойно, Алексей Василич. Может, поспешим?
-- Успеем, - беспечно отозвался корнет, - князь торопиться не будет кони устали, да и сам в летах немалых.
-- Я не к тому. А ну, как француз на него наскочит?
-- Ты сперва найди их, французов.
-- Ваше благородие, - позвал Семен, - следы. Вроде, те же, что у моста. Точно, конные шли. Поначалу гурьбой, а потом цепочкой растянулись.
-- Семен, вперед пойдешь. Возьми еще Митяя. Остальные с тылу. Ну, Алексей Василич, с Богом?
-- Вперед!
Плавный ход коляски укачал князя Козловского и Сильвестр, в очередной раз оглянувшийся, чтобы спросить, не надо ли чего, промолчал, причмокнул, понукая лошадей и поудобней устроился на козлах. Еще какой-нибудь час-полтора и они будут в имении. Там, все же, спокойней, чем на лесной дороге. Ладно французы - европейская нация, а ну, как мужики озоровать начнут под шумок? Ограбят, а то и жизни лишат не за понюшку. Сам-то он с малолетства при князе. Николай Михайлович самолично его в секретари себе готовил: наукам обучал, даже языку французскому, как в благородном обществе принято.
В тени деревьев было относительно прохладно, солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, делал дорогу пятнистой. Впереди путь перебежала лиса, мелькнула рыжим мехом в орешнике и затерялась в чаще. По зиме надо бы охоту сладить, подумал Сильвестр. Эх, жалко князь постарел, а ведь раньше,
