Сталинграду. Я знаю, что воспрянули недаром сердца в чаду коричневого ада: взошло созвездье красных командармов на грозном небосводе Сталинграда. И суждено надежде распуститься, раскрывшись, как цветок в объятьях сада. Написана великая страница штыками и рассветом Сталинграда. И обелиск из мрамора и стали встаёт над каждым рвом и баррикадой, над каждым алтарём, где умирали твои сыны, твердыня Сталинграда. И свищет сталь, буравя и взрываясь, сечёт врага свинец кинжальным градом; дрожит слеза и закипает радость сегодня здесь, в твердыне Сталинграда. И вьюга заметает вражьи кости, обломки перемолотой армады. Бегут, бегут непрошеные гости от молнии разящей Сталинграда. Они прошли под Триумфальной аркой и Сену осквернили серным смрадом, поганили Париж гортанным карком, чтобы подохнуть здесь, под Сталинградом. Они топтали Прагу сапогами и шли по воплям и слезам парадом — но втоптаны теперь навеки сами в сугробы, в чернозём под Сталинградом. Они изгадили и замарали античную голубизну Эллады, но в час разгула верили едва ли, что час расплаты ждёт у Сталинграда. И растерзав Испанию, гарротой они сдавили горло серенаде; испепелили землю Дон-Кихота, но сами стали пеплом в Сталинграде. Голландию тюльпанов и каналов они крушили бомбой и прикладом. Но вот чернеют трупы каннибалов в заснеженной степи, под Сталинградом. Расплавили, злорадно завывая, как волки, близко чующие стадо, они снега Норвегии, не зная, что скоро им скулить у Сталинграда. Да здравствует твой непокорный ветер, который воспоют ещё баллады! Да здравствуют твои стальные дети и правнуки стального Сталинграда! Да здравствуют бойцы и комиссары, богатыри, которым нет преграды, и солнце, в небе пышущее яро, и лунный свет ночного Сталинграда! И в час, когда навек замрёт мой голос, пускай осколок твоего снаряда положат мне на гроб, а сверху — колос, кровавый колос нивы Сталинграда.
