Нет, я, конечно, посмотрю, что это за странный Мишка завелся у моей сестры. Завтра посмотрю, днем. А сейчас - еще разбудишь ее, маленькую! Она и так утомилась, устала с этим нашим походом, по настоянию ее 'Агути'.
Агути?
Ничего, ничего, до завтра можно подождать...
------
Я прибирал в квартире, отбиваясь от своих собственных, наседающих на меня мыслей.
Ну, что там еще выдумывала Ксанка про своего таинственного летуна Агутю?
'Он умеет перецветняться'. Любопытный факт. 'Агутя поменял ушки на рожки' - локаторы на антенны? 'Агутя показывал - как диафильм: такие разноцветные точки и двигаются, сливаются - получаются картинки...' Тоже наводит на размышления.
Я-то все умилялся: вот фантазирует! А если все это правда - все... все... все...
Наверно, я все-таки не дотерпел бы до утра.
Прокрался бы снова в детскую и... Но тут вернулись из гостей родители и, слова не дав сказать, погнали меня спать.
Я думал: ни за что не уснуть! После такого... И провалился в сон, точно в колодец: ни всплеска, ни проблеска света.
Разбудили меня громкие, возбужденные голоса и хныканье Ксанки.
- Хоть бы что-нибудь новенькое придумала! - кричала мама. - Мало того, что опять... Опять! Хоть бы созналась! Опять эти глупости 'улетел-прилетел!'
...Уже предчувствуя, но еще не веря, не в силах поверить, я ворвался в детскую.
Плачущая Ксанка. Пустая кукольная кроватка с откинутым одеяльцем. Круглая дыра в оконном стекле - высоко, под потолком...
------
Родителям я даже не пытался изложить свои невероятные мысли. А Гарику - попробовал. Он выслушал внимательно, поморщил лоб - и стал искать объяснения. Вполне реальные, веские - для всех фактов и всех наблюдений. И нашел их... почти. А когда я указал на это 'почти' покрутил пальцем у виска, намекая, что шарики в моей голове явно разболтались.
Потом я рассказал все Тане. Ну, если и она не поверит...
Она поверила.
- Знаешь? Давай расспросим еще раз твою сестру... И осмотрим все ее игрушки: может, остался какой- нибудь след?
С расспросами ничего не получилось.
Ксанка, все еще обиженная наказанием 'за вранье насчет стекла', угрюмо объяснила:
- Ну, взял и улетел. Ему тоже надо домой!
И запросилась во двор, к подружкам.
Когда она ушла, мы с Таней, медленно, чего-то боясь, перебрали все ее имущество - куклу за куклой, лоскут за лоскутом.
Ничего - никаких признаков чего-то необычайного. Но не было и плюшевого мишки, ни с заводом, ни без. А может, он мне померещился в неверном свете свечи?
- Смотри, какая закладка странная! - тихо сказала Таня.
В любимой Ксанкиной книжке 'Кот, лиса и петух' поблескивала серебристо полосочка фольги. Мы осторожно, не дыша, раскрыли книжку.
На тонком, просвечивающем листке, на странно мерцающем прочернели, проблеснули буквы.
'Слушайте ваших детей!' - прочитали мы оба, вместе.
Рука моя сама - быстрее мысли - схватила листок. Не ощутила ничего - да уже и не было на ладони ничего.
Серебристые ниточки паутины - мерцающие пылинки, что таяли одна за другой, - ничего!
Таня не упрекала меня - слезы, как звезды, вспыхнули в ее прекрасных глазах...
- Ничего! - бормотал я. - Ничего... Он еще вернется... Не может быть... Он еще вернется - к нашей Ксанке... и к нам.
