– Мама в городе. – Ответила я, забираясь с ногами на табурет.
– Мама… Хм… Элен я не это имел ввиду.
– А, ты про это. Патрик, когда я сказала тебе, что у меня нет другого мужчины, я не врала тебе.
– Тогда я не понимаю…
– Патрик, ну почему ты считаешь, что уходить нужно обязательно к другому мужчине? Почему ты не можешь взять в толк, что я просто ушла. Мы просто расстались, между нами не было третьего.
«Была третья…»
– Элен… Ну да ладно, тебе виднее. Хочешь, я сегодня останусь с тобой? Лягу на диване…
– Нет, Патрик. Не нужно. Тебя наверняка в городе кто-то ждет. – По тому, как он смутился, я поняла, что это так. Почему-то во мне это вызвало тихую радость. Я ласково улыбнулась.
– Элен, ну как ты можешь такое спрашивать! – Его лицо выражало целую гамму чувств: от смущения до негодования.
– А что тут такого? Мы же друзья. Ну, расскажи мне о ней, ну Патрик. – Я потрясла его за руку. – Как ее зовут?
– Алисия… – Патрик выглядел как смущенный мальчик, которого мама уличила в чем-то неприличном. – Элен, прекрати, ты меня смущаешь. Ты просто невозможна! – Он одним глотком допил чай. – Ну, если тебе ничего не нужно, то я пойду?
И почему в его голосе столько вины и нетерпения?
– Конечно, Патрик. Иди… Спасибо, что заехал. – Я поднялась с табурета.
Выслушав еще пару раз наставления Патрика, прослушав и записав еще раз все его телефоны, я наконец-то смогла закрыть за ним дверь. Стало тихо. Я неуверенными шагами приблизилась к гостиной. Прислонившись к косяку, я смотрела на конверт, все так же сиротливо лежащий на краю столика. Тишина начинала давить. Я отвернулась и пошла на кухню.
Медленно и тщательно я помыла две кружки. Вытирая руки полотенцем, я облокотилась на стойку. Ну и что? Что дальше? Я могу перемыть весь дом, конверт никуда не денется. Он все так же будет лежать там, в гостиной. Его нужно убрать. Утром приедет мама. Если она его увидит, будут лишние переживания. Хватит! Что за нерешительность! Пойти и вскрыть его. Может быть там вообще документы? Или деньги за повторно использующийся проект. Я решительно отложила полотенце.
Мои руки тряслись, когда я взяла конверт в руки. Осторожно надорвав плотную бумагу, я заглянула внутрь.
Мои пальцы судорожно сжимали кусочек бумаги. Что это значит? Любит? Боже что происходит? Как моя жизнь оказалась такой запутанной? Хочу ли я, поехать к ней? Не знаю. Моя жизнь только что наладилась. Все хорошо и спокойно. Хочу ли я делать этот шаг? Я положила письмо на край столика. Конверт, лежавший на коленях, плавно спланировал на пол, из него с легким шумом что-то выпало. Я наклонила голову. На полу лежала моя порванная цепочка. Который раз она вернулась ко мне? Она рвалась тысячу раз, и ровно тысячу раз Ребекка возвращала мне её. И девятьсот девяносто девять раз мы ходили к одному и тому же ювелиру, который заново спаивал порвавшиеся звенья.
Я схватила письмо, скомкала его и, бросив в пепельницу, щелкнула зажигалкой. Жадный огонек хищно скользнул по бумаге, облизывая ее, лаская смертельными объятиями. Бумага почернела, скукожилась, отдаваясь вся последнему огню. Строчки потемнели еще больше, съежились. Через минуту, лишь легкий дымок напоминал о баталии разгоревшейся в пепельнице. Жалкий, черный комок пепла, настолько хрупкого, что он разрушиться, если коснуться его пальцами. Даже от легкого прикосновения его не станет.
Не знаю, сколько времени я просидела за столиком, тупо смотря в одну точку. Мне не было плохо или больно. Страха тоже не было. Было ощущение, что все вернулось на круги своя. Всё так, как и должно быть.
