машину и выскочить, но он только как мог равнодушнее хмыхнул.
— Тут одна чекнутая сбежала, так это моя сестра, двоюродная.
Водитель успокоился:
— Когда сбежала-то и откуда? С девушками проще, чекнутая-не чекнутая, а все равно…
— Утром, раньше меня проснулась, — наверное, разговор надо было вести по-другому, но Слава не мог, — ты понимаешь, у меня совсем голова кругом, — добавил, заметив в глазах парня сочувствие, — А ты чего такой пуганый? — слово само пришло в голову, и он не мог понять, как вырвалось.
— Я? Не… А тут все пуганые! Чуть зазевался — и фары на могиле, будь готов! Заешь, чем пионер от котлеты отличается?
— Пионеров отменили, а котлеты — еще нет.
— Котлету жарить надо, а пионер — уже готов. Всегда. У меня, смотри, во — какая цацка есть!
«Цацка» оказалась чугунным шаром, величиной с бильярдный, на полутораметровой цепочке. Другой конец цепочки крепился к деревянной обмотанной шпагатом рукоятке. «Моргенштерн, — определил Слава, — самопальный». — У меня еще под сидением — много чего… Тут целые арсеналы возить приходится. Пуганый, говоришь. Конечно. В мае, в конце, ехал я — ладно бы, здесь, а я ехал в Прибалтике, из Валги в Ригу. Они ж вроде — Европа… Херопа! Гляжу — стоят цепочкой поперек дороги, не объедешь. Давить надо было, а я — раз по тормозам! И полезли, финками машут: чего везешь? Отворяй фуру! Отворяй им…
— Отворил?
— Ну да, и раком встал… Как пальнул одному в рожу — нет рожи, остальных сдуло. Это я, пуганый. А один за мной непуганый ехал — его и зарезали. Я — казак, коренной, казаку без оружия…
— Чего везешь-то? — Решил Слава переменить опасную тему и с удивлением заметил, как побелели у шофера пальцы.
— Так, частный заказ. В фирме. Что закажут, то и везу. Время такое: вроде порядок, а как глянешь — полный бардак. Платят вроде ничего, да тоже едва хватает. У меня мать болеет… — зачем-то добавил он. Помолчали.
Небо было ясное, солнце палило уже вовсю, хотелось пить, неприятный привкус во рту, зубы не почистил, саднил язык. В голове все вертелось колесом, смысл поступков оставался туманным и действия необдуманными: наверное, надо было плюнуть на все и ехать домой, как с самого начала решил, но что-то заставляло «двигаться дальше»… Слава это глупое выражение слышал недавно где-то в очень умном месте… Водитель все говорил еще, говорил и говорил, Слава отвечал: марки оружия, приемы самозащиты, достоинства Средней Азии перед Кавказом (почему-то боязно признаться, что никогда не был в Средней Азии); в щели окна, между стеклом и дверцей, был спрятан, водитель показал, длинный кухонный нож.
Отметив — довольно равнодушно — кинутый всеми одинокий грузовик с молочными бидонами (один бидон почему-то вывалился, раскрыт, молоко слилось в придорожную пыль, но никого это не волнует, все катят себе мимо), Слава чуть не подпрыгнул на сидении, когда увидел вдали знакомую фигурку — уже без куртки на плечах, волосы нелепо сострижены и убраны под черный платок. В белом пятне Слава признал свою грязную рубашку, только сейчас сообразил, что Мила уехала прямо в ней.
— Тормози!!! — он схватил за руку водителя, машину мотнуло. — Да стой ты!
— Сдурел?! — загорелые пальцы вцепились в рукоятку ножа, глаза стали неприятно напряжены.
— Догнал! — тут Слава слегка сообразил, что надо как-то разъяснить ситуацию. — Ее я искал, вот она… Я говорил же!
— Ну?..
— И нашел. Ты только… за хвост только ее не тяни, ладно?
Водитель настороженно молчал, готовый в любой момент нажать на газ, но увидав испуганную мордочку Милы, сразу расслабился.
— Славик! Студентик!.. — она хотела, кажется, плакать, но не могла — какой-то внутренний холод сковал ее, и девочка просто села рядом, тихо дрожа.
— Значит, я только до Орла, тут немного осталось. А от поворота — в сторону поеду.
— Тулу проехали? — ожила Мила.
— Давно, вот Орел уже… Вам в Орел, что ли?.. Ловите, может, успеете до темноты. А я сейчас буду сворачивать — через три километра.
— А потом в Орел поедете? — попыталась Мила уцепиться, но водитель, видимо, твердо решил скинуть пассажиров:
— Не, там дела надолго. До поворота едем, а дальше — вы сами.
С неизвестным ему прежде наслаждением Слава принялся смотреть на дорогу, пролетающие мимо деревья, полянки, поля; что-то новое зашевелилось в нем, требуя воинственного клича, диких гримас, помимо воли направляя ноги и мысли на «тропу войны». Загадочное свойство думать без слов, на грани сознания…
Треснуло, покрывшись снежными зигзагами, зеркальце заднего вида, водитель пригнулся к рулю, зеленовато-бледный, как детское мыло; он гнал фургон на пределе возможного. Сзади (было видно в одном осколке, каким-то чудом не вывалившемся под колеса) за ними, медленно нагоняя, шел помятый бежевый «Мерседес», весь в пыли — наверное, именно от пыли он и казался бежевым; курносый мерседесовский передок покрывали веснушки ржавчины. Из окна смуглая рука помахивала каким-то странным, слишком большим черным оружием, Слава затруднился определить марку пистолета, никогда раньше не видал такого монстра.
— Тормози-и-и-и-иии — запищала Мила, — им фура нужна, не мы…
— Не-е-ет… — стучал зубами водитель, — не могу, шеф шкуру сдерет, нам за риск доплачивают…
— Отче наш… — шептали милины губы, внезапно совершенно посеревшие, — пронеси, сохрани…
А славина рука сама потянулась под сидение и нащупала что-то завернутое в тряпку. В это время водитель резко затормозил, Слава въехал головой в лобовое стекло и на минуту отключился. Когда в глазах прояснилось, место за рулем было пусто, а Мила пыталась стащить его в открытую дверцу, но тут в песке взвился фонтанчик, потом второй, и девочка быстро впрыгнула обратно.
— Гад, ах гад, — он совершенно не соображал, что происходит, все выходило само собой, автоматически. Только после пятой длинной очереди, когда кончились патроны, Слава пригляделся к своей находке и понял, что «автоматически» — самое подходящее слово: он держал в руках обрезанный «калаш».
Противник не отвечал, ждал, скорее всего, пока патроны кончатся. Ну вот, дождался. Мила сидела рядом с совершенно деревянным лицом — переусердствовала с «Отче наш». Слава неуверенно пошарил под сидением и нашарил запасной «рожок» — но поставить его не успел.
— Ну, ребята, вы даете! — на месте водителя оказался человек, как бы просто материализовался из пустого воздуха. Слава рассмотрел лохматые черные волосы, перехваченные по лбу черной повязкой, нижнюю часть лица закрывал черный платок, бесформенный черный балахон с притороченными кармашками скрадывал движения, за спиной была прилажена непонятная черная штука… «В черном-черном замке сидел черный-черный принц и пил по-черному… Еще один псих! — поежился Слава — Ща глотку перережет, и привет!» — под ложечкой, внутри, затопотал ножками мелкий трусливый гномик. Но глаза человека были дружелюбно-спокойны, он что-то поискал в бардачке, деловито прошелся по всей кабине. Искал легко и совсем не агрессивно — не обыск будто делал, а так, забыл что-то, и шарит. Потом выскользнул на землю, Мила прыгнула следом.
Человек открыл фургон. Разминая затекшие ноги и массируя спину, Слава тоже подошел к распахнутой дверце; в нос влез какой-то несильный, но едкий, противно-сладкий запах. Что может быть одновременно и сладким, и противным? Козиннаки, наверное. «Козьи наки». Таинственное и ужасное нападение на фургон с козьими наками.
Внутри вальяжно растопырился большой плюшевый диван, напротив — два кресла, пианино, белое, совершенно новое; упакованная в коробках радиоаппаратура, книжные полки с книгами (полные собрания Толстого, Диккенса и Моппасана), пальма в кадке, надежно закрепленная другими вещами. На диване находился длинный, завернутый в зеленый целлофан предмет. Странный человек, пошарив вокруг коробок с аппаратурой, нашел видеокассету, упрятал ее куда-то в складках своего нелепого одеяния, подошел к
