— А раз болеем, и подавно.
— Нуда.
— ЭЙ, ЖИРНЫЙ! — заорал вниз Луи.
— Ой нет, — сказал Эрик — Ой нет, пожалуйста. Мне нехорошо…
Оба толстяка задрали головы из бассейна. На обоих были голубенькие плавки.
— Эй, жиртрест! — вопил Луи. — Спорим, ты перднешь — и водоросли отсюда до Бермуд долетят!
— Луи, — сказал Эрик, — там нет водорослей.
— Там нет водорослей, жирный! — орал Луи. — Ты их все, наверно, жопой засосал!
— О боже мой, — сказал Эрик. — Я писатель, потому что трус, а теперь мне грозит внезапная и насильственная смерть.
Толстяк побольше вылез из бассейна, тот, что помельче, — за ним. Слышно было, как они поднимаются по лестнице — шлеп, шлеп, шлеп. Стены вздрагивали.
Луи запер дверь и накинул цепочку.
— Ну какое отношение это имеет к приличной и законопослушной литературе? — спросил Эрик.
— Наверно, никакого, — ответил Луи.
— Все ты со своим блядским ротатором, — сказал Эрик.
— Мне страшно, — сказала Глория.
— Нам всем страшно, — сказал Луи.
Тут к двери снаружи подошли. БАМ, БАМ, БАМ, БАМ!
— Чего? — спросил Луи. — В чем дело?
— Открывай дверь на хуй!
— Никого нет дома, — сказал Эрик.
— Я вам, ублюдки, покажу!
— Ой, сэр, покажите мне, пожалуйста! — крикнул Эрик.
— Ты зачем это сказал? — спросила Глория.
— Черт, — сказал Эрик. — Я просто пытаюсь ему не перечить.
— Открывайте, или я так зайду!
— С таким же успехом можешь и потрудиться, — сказал Луи. — А мы посмотрим, как у тебя получится.
Они услышали, как туша навалилась на дверь. Та выгнулась и подалась.
— Все ты со своим блядским ротатором, — сказал Эрик.
— Это хорошая была машина.
— Помоги мне дверь подпереть, — сказал Эрик. Они уперлись в дверь, противостоя гигантской массе. Дверь слабла. Потом донесся еще один голос:
— Эй, что тут происходит?
— Я сейчас этим хулиганам урок преподам, вот что тут происходит!
— Дверь сломаешь — вызову полицию.
— Че?
Еще один бросок на дверь — и все успокоилось. Остались только голоса.
— Меня досрочно освободили за оскорбление действием. Может, и не стоит сейчас так кипятиться.
— Ага, ты это… остынь, чтоб никого не покалечить.
— Но они мне купаться мешали.
— Есть вещи поважнее купания, мужик.
— Например, пожрать, — сказал через дверь Луи. БАМ! БАМ! БАМ! БАМ!
— Тебе чего надо? — спросил Эрик.
— Слушайте сюда, ребята! Еще хоть один звук от вас — всего один — и я зайду!
Эрик и Луи промолчали. Два толстяка удалились по лестнице.
— По-мойму, мы б их завалили, — сказал Эрик-Жирные ж неповоротливые. Легко.
— Ага, — сказал Луи. — По-моему тоже, мы б их завалили. То есть если б захотели.
— У нас пиво кончилось, — сказала Глория. — А холодненького бы не помешало. У меня совсем нервы разболтались.
— Ладно, Луи, — сказал Эрик. — Ты идешь за пивом, а я плачу.
— Нет, — ответил Луи, — идешь ты, плачу я.
— Я плачу, — сказал Эрик, — а за пивом отправим Глорию.
— Ладно, — сказал Луи.
Эрик дал Глории денег, проинструктировал, они открыли дверь и выпустили ее. В бассейне никого не было. Славное калифорнийское утречко — смог, затхло и безжизненно.
— Все ты со своим блядским ротатором, — сказал Эрик.
— Да хороший журналец, — ответил Луи. — Не хуже других.
— Наверно.
А потом они вставали и садились, садились и вставали, дожидаясь, когда же Глория вернется с холодным пивом.
Упадок и разрушение
В «Голодном алмазе» был понедельник. Внутри всего двое — Мел и бармен. Днем по понедельникам Лос-Анджелес — ебеня; даже вечером в пятницу это ебеня, но особенно — днем по понедельникам. Бармен — его звали Карл — пил втихаря у себя под стойкой, а напротив него лениво нависал над выдохшимся зеленым пивом Мел.
— Я те должен че-то сказать, — сказал Мел.
— Валяй, — ответил бармен.
— Тут это… как-то вечером мне один тип звонит — я раньше с ним работал в Акроне. Его уволили, потому что бухал, а он женился на медсестре, и теперь эта медсестра его кормит. Мне такие люди до лампочки, но сам же знаешь, какой сейчас народ — как бы виснут на тебе.
— Ну, — сказал бармен.
— В общем, они мне звонят… Слушай, плесни-ка мне еще пива, это просто моча какая-то.
— Ладно, только ты пей быстрее. Оно выдыхается через час.
— Хорошо… и говорят мне, что решили нехватку мяса — я думаю: «Какая такая нехватка мяса?» — и чтоб я приезжал. Мне делать нечего, я беру и еду. Играют «Сент-Луисские Бараны», и этот мужик, Эл зовут, включает телик, и мы садимся смотреть. Эрика — это ее так зовут, — она где-то на кухне салат делает, а я пару упаковок пива привез. Здрасьте, говорю, Эл откупоривает, там славно и тепло, духовка включена… В общем, удобно. Они, похоже, пару дней не ругались, ситуация спокойная. Эл что-то тележит про Рейгана, про безработицу, только я ему ответить не могу, мне скучно. Понимаешь, плевать мне, прогнила страна или нет, если только мне самому все удается.
— Нуда, — сказал бармен, отхлебнув под стойкой.
— В общем. Она выходит, садится с нами, пиво пьет. Эрика. Медсестра. Говорит, для всех врачей больные — как скот. Говорит, все врачи шустрят. Думают, свое не пахнет. И ей лучше бы с Элом, чем с каким-нибудь врачом из нынешних. Ну а это глупое заявление, так?
— Я-то Эла не знаю, — ответил бармен.
— Ну, мы в картишки перекидываемся, «Бараны» проигрывают, и вот через несколько партий Эл мне говорит: «Знаешь, у меня странная жена. Ей нравится, чтобы кто-то смотрел, когда мы эт-са-мое». «Нуда, — подтверждает она, — меня это стимулирует». А Эл такой: «Но так трудно заставлять кого-то смотреть. Думаешь, вроде легко, а на самом деле дьявольски трудно…» Я им ничего не отвечаю.
Прошу две карты, ставку на никель повышаю. А она карты откладывает, и Эл свои бросает, и они оба встают. Она давай по комнате пятиться, Эл за ней. «Ты блядь, — говорит, — ты блядина ебаная!» Ходит
