выходило порядка шести.
Во-первых, триста тридцать в месяц он получал в центре НТТМ, где делал блок управления к мощному лазеру для института геохимии. Точнее, делал он его прямо на своем рабочем месте, только считалось, что это происходит во внерабочее время. Ну и имелся еще один приработок, ради которого он сегодня и поперся в институт на полчаса раньше официального начала рабочего дня, вместо чтоб как все приличные люди заявиться туда часов в одиннадцать. Нужно было убрать со своего стола раскиданные там кишки японского стереомагнитофона «Акай», недавно по дешевке купленного в сгоревшем виде. Ибо, как его предупредили вечером, прямо с утра ожидалась какая-то комиссия от партбюро, и Александр подозревал, что имеющаяся на его столе картина будет не очень соответствовать представлениям этой комиссии о труде скромного советского лаборанта, вот и решил сегодня заявиться пораньше и прибрать все лишнее.
Около одиннадцати в подвал, где находилось рабочее место Александра, заявись визитеры. Было их всего два, но зато один из них оказался завлабом, который тут не был вообще и разу, да и в институте последнее время появлялся далеко не каждый день. Вторым был смутно знакомый тип, который вроде раньше работал в СКТБ при институте, а с началом перестройки двинулся по партийной линии.
— Познакомьтесь, пожалуйста, — вальяжно сообщил завлаб, — это Саша Кобзев, старший лаборант, хозяин, так сказать, данной установки. Саша, это Виктор Иванович Кисин, по решению ученого совета дальнейшие работы на вашей установке будет проводить он.
Ага, подумал Александр, Арутюняна, получается, сожрали. Ибо и хозяином, и автором стоящего посреди подвала устройства был доктор физнаук Сергей Гайкович Арутюнян. Здесь он изучал какие-то тонкости туннельного эффекта и вроде бы даже достиг определенных результатов. Во всяком случае, он интерпретировал всплески на кривых поглощения как туннельное перемещение частиц, причем не на расстояния, сравнимые с междуатомными, как это наблюдали многие до него, а на полтора или даже два дециметра. Строго говоря, такое туннелирование в принципе можно было уже назвать телепортацией, что Арутюнян и сделал. Поначалу ему как человеку предложили в соавторы кого-то из дирекции, но этот бакинский армянин вдруг ни с того ни сего уперся. В результате весь последний год в верхах происходила какая-то грызня, а установку Саша включал всего два раза для проведения регламентных работ. Потом Арутюнян вдруг ударился в общественную деятельность и отчалил в свой Баку, где, по слухам, публично клеймил диктат КПСС в науке. Однако продолжал оставаться в штате института. Но, раз установку кому-то передают, то это либо уже не так, либо близко к тому. В общем, наш Болтович доигрался, мысленно резюмировал Александр и спросил завлаба, в каком режиме и с чем в качестве испаряемого материала запускать установку.
— Ну, надеюсь, у вас сохранились лабораторные журналы? Попробуйте воспроизвести последний опыт Сергея Гайковича. В общем, завтра я к вам еще зайду.
— Это запросто, — кивнул Саша, мысленно возликовав. Потому как не нравилась ему вся эта возня вокруг хоть и сомнительного, но все же чужого открытия. Да и сама установка торчала на редкость неудобно, перекрывая собой проход вглубь подвала. А последнее включение, произведенное доктором Арутюняном, носило чисто показушный характер перед какой-то шишкой из президиума Академии наук. Клистроны тогда включили в постоянный режим, потому как при этом в камере появлялось очень красивое свечение, а явление нетрадиционного туннелирования наблюдалось только при импульсном. Не сгорели они тогда лишь потому, что показ продолжался всего секунд десять, коих хватило для удовлетворения шишкиного любопытства. Поработай они так еще хотя бы полминуты, и каюк. Вот и ладушки, подумал Александр, подавая питание на установку и включая форвакуумный насос, сейчас эксперимент будет продолжаться до тех пор, пока его руководитель, то есть этот хмырь с кошачьей фамилией, не скомандует отбой. Или пока не погорят клистроны, что гораздо более вероятно. Причем запасных в институте нет, так что, глядишь, после этого установку и спишут. А сколько в ее силовом блоке дефицитнейших по нынешним временам радиодеталей, Саша знал не понаслышке. И с радостным видом протянул лабораторный журнал Кисину, показав, где следует поставить подпись руководителю эксперимента.
Минут через пять, глянув на показания вакуумметра, а потом в журнал, Александр принял решение вовсе не включать диффузионный насос. Потому как качать он будет часа три-четыре, а этот, блин, кандидат в кандидаты как сидел, так и сидит. На кой хрен он тут еще на полдня сдался, спрашивается? А в журнале в графе «вакуум» стояла какая-то закорючка, которую знающий человек мог перевести как «станд». Правда, Саша-то знал, что стандартным вакуумом Арутюнян считал минус шестую степень, но сейчас тут командует не он, а Кисин. Ему, похоже, хватит и минус третьей, которую сможет дать форвакуумник. Хотя откуда, в насосе же масло уже скоро полтора года как не менялось… В общем, решил Саша, как при минус второй загорится зеленая лампа на вакуумметре, которая означает всего лишь сигнал на включение диффузионника, скажу, что вакуум достигнут, и запрошу разрешения на включение клистронов. Они, поди, в такой грязи не то что минуту, а и пятнадцати секунд не проработают.
Кисин не обманул ожиданий и покорно расписался под своим распоряжением включать клистроны, так что Саша со спокойной совестью подал на них напряжение и вывел на режим. Ох, сверкает-то как красиво, восхитился он, глянув в окошко вакуумной камеры. Куда ярче, чем было в прошлый раз при шишке. Так, десять секунд, пятнадцать, тридцать… На тридцать пятой секунде свечение из камеры резко усилилось, так что ее окошко стало похоже на прожектор, а от блоков питания послышался постепенно повышающийся вой. Нет, подумал Александр, пожалуй, хватит, а то как бы оно тут не рвануло, хотя вроде и нечему. И потянулся к кнопке «стоп», но не успел. Из камеры вдруг полыхнуло настолько ярко, что Саша на мгновение зажмурился, а вслед за этим раздался громкий хлопок, как будто от перепада давления, а затем под ногами дрогнул пол подвала.
Александр открыл глаза. Темно, только у потолка дальше по коридору какая-то узкая полоска света. И тут раздался шорох, а за ним громкий «хлюп», и свет под потолком стал гораздо ярче. Теперь было видно, что это просто кусок безоблачного неба. А там, где раньше стояли распределительные щиты, была невесть откуда взявшаяся земля, комья которой подкатились почти к ногам лаборанта. В обалдении посмотрев на ворочающуюся в одном из них половинку крупного дождевого червя, Александр перевел взгляд на дверь. От только что произошедшего катаклизма она приоткрылась, и теперь оттуда тоже проникал дневной свет.
— Однако, — буркнул Саша, — вот уж действительно, и ни хрена же себе сходил за хлебушком. Подвиньтесь, что ли, — это он сказал уже застывшему столбом у двери Кисину.
Лестница за дверью имелась в виде пятиступенного огрызка. За последней ступенью был земляной завал, но не до потолка. Присев, Александр пролез в щель между завалом и потолком, после чего огляделся. Да, дела… В полном обалдении лаборант смотрел на потолок подвала, срезанный по ровной дуге, и на паркетный круг посреди лесной поляны, на которую он и выбрался. Потом пролез обратно в полутьму подвала и подошел к противоположной от двери земляной осыпи на месте бывших щитов. Да, и тут потолок срезан аналогично. То есть по крайней мере геометрически картина более или менее прояснилась. Но вот фактически… Ладно, подумал Александр, как звучит главный вопрос, задаваемый русским человеком, когда наступает полный этот самый? Правильно — кто виноват и что делать. И если со второй частью вопроса наличествовала полнейшая неясность, то следовало обозначить свою позицию хотя бы по первой части. И Александр, повернувшись к Кисину, по возможности грозно осведомился:
— Ну что, доэкспериментировались, недоучки? Эх, жаль, завлаб рано сбежал, еще один, блин, физический гений. Ведь русским же языком говорил Сергей Гайкович, что это именно телепортация, а про нетрадиционный туннельный эффект речь шла только из соображений секретности.
— А… что… что случилось-то? — неуверенным голосом спросил только что пришедший в себя Кисин.
— Что? Да просто по вашей милости нас телепортировало в какую-то задницу. Как и куда теперь выбираться будем, не подскажете?
— Т-туда! — неуверенно ткнул пальцем в сторону двери Кисин.
— Тогда лезьте за мной. Да не сюда, провалитесь! Где вы там застряли? Держите руку, надежда отечественной физики. Ну, и как вам поляна?
— Почему здесь паркет? — только и смог вымолвить пораженный Виктор Иванович, выбравшись из полузасыпанного подвала.
— Потому, что зона захвата явно представляет из себя сферу диаметром метров пять, и это попавший в нее кусок пола первого этажа. Вообще-то над нами отдел кадров, так что это еще удачно получилось, что тут сейчас не валяются аккуратно отрезанные женские ножки. Видите четыре обрубка? Стулу не повезло, а
