Тайна Голубых Болот / Из сборника «Замок в лунном свете». /

себя что-нибудь новое.

— У нашего капитана, — говорил Шиллер, — грандиозные планы. Как только дети подрастут, здесь будет школа для сирот, пострадавших от войны. Предположительно только для французских детей.

— Очень положительная цель. Но к тому времени многое придет в упадок. Часть мебели на верхнем этаже очень ценная и нуждается в ремонте. Я нашла там весьма редкий стул, все шелковое покрытие которого было разорвано…

Мне вдруг стало ясно, насколько смешными кажутся мои заботы, учитывая бедность и обветшалость дома в целом.

Мы прошли в молчании через стеклянную дверь салона во двор. Один только взгляд на белоснежные стены дома для прислуги заставил мое сердце биться учащенно. Неужели кто-то действительно наблюдал за мной из его окна?

— Мадемуазель выглядит очень оживленно и праз­днично, — заметил мой спутник.

Я принужденно улыбнулась и взглянула на узкое, зарешеченное окно камеры.

— Пойдемте! В настоящее время наверху наверняка никого нет, — настаивал Шиллер, и у меня возникло неприятное ощущение, что моя нервозность доставляет ему удовольствие. — В любом случае он не может быть одновременно там, наверху, и внизу, в домике прислуги, где, как говорите, вы его видели.

Я неестественно засмеялась и против своей воли согласилась с ним. Эта местность действовала на меня все более угнетающе. И откуда взялся вдруг гнилостный запах разложения?

Франц Шиллер только ухмыльнулся моей чувстви­тельности и заверил меня, что это нормальный для болот запах. Но его объяснение нисколько не успокоило меня. Неужели это повседневное явление, что речное течение приносит трупы?

Так как я не хотела, чтобы дети одни заходили в дом прислуги, то мне пришлось ускорить шаги. Шиллер не последовал за мной, из чего я сделала вывод, что он наверняка уверен в том, что ничего интересного мы не обнаружим.

Но, кажется, Пен действительно что-то нашел.

— Вы были правы, мисс Ливия! — воскликнул он возбужденно. — Здесь кто-то был. Посмотрите!

Он протянул мне свой кулачок. Роза привстала на цыпочки, пытаясь дотянуться до руки брата.

— Что там, что там? Что у тебя есть? Скажи же, Пен! — уговаривала она, дергая его до тех пор, пока он не разжал кулак.

На голый пол сумрачной комнаты посыпались хлебные корки. Даже Франц, который подошел все-таки к нам и остановился в дверях, казалось, заинтересо­вался.

— Бестолочь! — закричал Пен в ярости. — Ты только взгляни, что ты наделала. Это был кусок свежего хлеба. А ни Тиссо, никто другой из прислуги его здесь не ест.

Дом состоял из трех маленьких спаленок и одной гостиной. Нищенская обстановка, казалось, была собрана на скорую руку. Дети и я обшарили сперва жилые помещения, а затем и чердак, на котором мы нашли горы одежды и вещей, которые носило семейство де Саль лет тридцать или даже больше назад. Роза испытывала нестерпимое желание примерить разорван­ное в клочья, пропыленное шелковое платье. И только после длительных усилий нам удалось заставить ее спуститься по узкой лестнице с чердака вниз, отложив примерку.

Пен все это время был просто в отчаянье. Его привидение пропало бесшумно и безвозвратно. Или просто растворилось в воздухе?

— Раньше здесь спали тюремщики, — объяснил мне Шиллер по пути домой. — Они охраняли аристократов и прочих заключенных, которые находились в камерах. Вы их видели и, вероятно, сочли ужасными. Наш бравый капитан наверняка прикажет вновь снести перегородки.

Мое сердце сжала тоска: если камеры в господском доме вызывали у меня сочувствие к заключенным, то домик прислуги я могла расценивать только как проявление скаредности хозяев.

Дети следовали за нами по пятам. Пен показал сестре на грозовые облака, и они принялись спорить, когда гроза разразится.

Я попыталась отогнать от себя печальные мысли и подчеркнуто равнодушно произнесла:

— От всех этих трагедий остаются в конце концов только печальные воспоминания.

Кажется глаза Шиллера сверкнули злорадством.

— Ну что вы! Остались ведь и реликвии от тех времен, — возразил он мягко. — Вы думаете только о стуле, найденном вами в камере. Когда свергли Робеспьера, то якобинцы заперли в камерах заключен­ных, а сами бежали, опасаясь невзначай поменяться местами с узниками.

— А кто приносил заключенным еду? — спросила я, содрогнувшись от догадки, ведь я по себе знала зависимость заключенных от тюремщиков.

— Никто. Многие умерли от голода, когда их обнаружили несколько недель спустя. Вы вспоминаете стул с разорванной шелковой обивкой и торчащей из него соломой?

Я кивнула головой.

— Так вот, заключенный, сидевший в той камере, видимо, ел солому из этого стула, чтобы хоть что-то было в желудке.

Глава пятая

Я сомневалась в правдивости истории, рассказанной Францем Шиллером. Наверное, он поведал ее мне, чтобы просто напугать. С окаменевшим лицом я вернулась к реальным, хотя и незначительным пробле­мам настоящего момента, и спросила, как же дети и он сам будут ужинать без прислуги.

— Кстати, я напугала на лестнице какую-то женщину, но, кажется, она работает не на кухне.

— Совершенно верно. Леокадия — горничная. Она неверующая, поэтому в такие праздники уезжает в деревню, только если ей это нужно. Но Тиссо, наш маленький тиран и повар, кое-что приготовил и оставил мне инструкции, которые я любезно и передам вам вместе с его наилучшими пожеланиями успехов.

Шиллер направился к двери в кухню. Я решительно обогнала его и объявила, что со своими обязанностями справлюсь и сама. Ни Тиссо, никто другой не могли знать, когда именно я прибуду, но было вполне естественно, что все неблагодарные работы по дому он попытается спихнуть на меня с сегодняшнего дня.

Шиллер проследовал за мной еще пару шагов, наконец остановился и сообщил:

— Дети едят в час. К этому времени и я тоже, видимо, проголодаюсь.

Я кивнула ему головой в знак согласия и вошла в темную, закопченную кухню, главное место в которой занимал огромный открытый очаг. На камине стояли сковородки и кастрюльки. Пищу на целый день я нашла в прохладном месте между камнями у северной стены.

Я подошла к очагу, чтобы раздуть еле тлеющие угли. И тут же посадила огромное пятно на одно из двух моих приличных платьев. Слава Богу, в углу на крючке я обнаружила синий фартук повара Тиссо.

Когда огонь более или менее разгорелся, и я уже хотела с гордостью поздравить себя за столь удачно выполненную работу, сверкнула яркая молния и про­гремел такой гром, что от неожиданности и испуга я опрокинула себе на ноги бачок с водой. И в это же мгновение в камин посыпались прокопченные обломки.

Судя по всему, молния ударила в дом или, по крайней мере, очень близко от него. Почти сразу после этого я услышала громкий разговор, который доносился до меня из коридора.

Я поставила на стойку бачок со свежей водой и выбежала в коридор, где стала свидетелем встревожив­шей меня сцены.

Роза плакала, а ее мрачный братец, схватив сестру за плечи, с силой тряс ее.

— Прекрати! — кричал он яростно. — Ты слышишь меня, ты, дура! Это всего лишь гром! Он не причинит тебе вреда. Господи, у нас ведь есть еще и другие заботы!

Девочка продолжала всхлипывать.

— О, Пен! Ты что, не знаешь? Все гораздо, гораздо хуже. Я плачу не из-за грома. Она хочет нас