делах, об институте, о друзьях и подругах, но Кира особенно остро чувствовала, что дочь приходит
Смириться с этим было нелегко, и Кира еще долго приучала себя к мысли, что девочка выросла, надо отпустить ее и больше не докучать ненужной опекой, не пытаться давать советы и не названивать ей каждый вечер. В конце концов, у них с мужем собственная жизнь, они еще далеко не стары и теперь есть время и возможность пожить для себя…
Они даже съездили в Париж весной – полюбоваться цветущими каштанами – и вернулись счастливыми, обновленными, будто помолодевшими. Конечно, в отпуск они ездили и раньше, но это было совсем не то – отель, пляж, экскурсии, чинный семейный отдых. Кира не думала даже, что можно просто бездумно бродить по улицам, взявшись за руки, и целоваться в маленьких кафе… «Прямо как второй медовый месяц у нас!» – говорила она знакомым. Эта фраза почему-то нравилась ей. От нее веяло романтикой, как в американских фильмах, когда, делая предложение, преподносят кольцо с бриллиантом и на руках переносят новобрачную, утопающую в кружевной пене подвенечного платья, через порог нового дома… В середине восьмидесятых, когда они с Игорем поженились, о таком и мечтать не стоило! Так что, если вдуматься, этот короткий медовый месяц был вовсе не вторым, а первым.
Едва вернувшись домой, они принялись строить планы, куда поедут в следующий раз. Это даже превратилось в своего рода игру – просматривать туристические каталоги, искать в Интернете удачные туры… Они мечтали о том, чтобы объездить весь мир, и в сентябре собирались на Канарские острова, а на Новый год – в Лапландию, в гости к Деду Морозу.
А вот теперь все кончилось, рухнуло в один миг, словно карточный домик. И приходится сидеть за канцелярским столом перед чужим и неприятным человеком, выворачивая душу наизнанку.
Домой Кира с Игорем возвращались уже вечером, усталые, измученные, не глядя друг на друга. Едва войдя в квартиру, Кира просто рухнула на постель и сразу же заснула. Утром, едва открыв глаза, она увидела солнце, легкие облачка на ярко-синем небе, деревья за окном, и даже успела обрадоваться, что день такой хороший, ясный… Но в следующий миг она вспомнила вчерашние события – и даже солнце как будто потускнело. Только сейчас она осознала в полной мере, что ни этот, ни любой другой день уже не будет для нее хорошим, потому что Насти нет и не будет никогда.
А им придется жить дальше – без нее.
Были еще скорбные хлопоты – похороны, поминки… Почему-то из милицейского морга долго не хотели отдавать тело, и Кира очень мучилась, представляя себе, как Настя лежит там и равнодушные люди кромсают ее, словно неодушевленный предмет. Она уже знала все отвратительные подробности про сломанные пальцы, ожоги, о том, как ее девочка страдала перед смертью, и теперь ей казалось, что она должна уберечь ее хотя бы от этого. Умом Кира, конечно, понимала, что судебно-медицинская экспертиза – вещь необходимая, и, возможно, поможет найти и изобличить преступника, но глупое сердце рвалось из груди в последней безнадежной попытке спрятать, укрыть свое дитя, убаюкать, как когда-то, когда она была совсем маленькая…
День похорон выдался на диво ясным и солнечным. Как будто в насмешку… Кира даже плакать не могла. Сухими, покрасневшими глазами она неотрывно смотрела на лицо дочери в гробу среди цветов – такое красивое, мраморно-холодное, отрешенное и чужое. Настю хоронили в белом платье, как невесту, и какой- то парень с длинными волосами в драных джинсах все смотрел на нее обреченно и жадно, словно никак не мог насмотреться напоследок.
Было жарко, пот стекал по спине под черным платьем, и перед глазами плыли багровые круги. Кира с трудом держалась на ногах и никак не могла дождаться, когда, наконец, все разойдутся по домам и оставят ее в покое. Ночью ей все казалось, что кто-то ходит по квартире – то скрипнула дверь, то легкие шаги прошуршали по паркету… Так, почти бесшумно, ходила Настя, если возвращалась за полночь.
Уже под утро, когда Кира задремала наконец, ей показалось, что ее щеки коснулось теплое дыхание. Как будто стоит лишь открыть глаза – и она снова увидит дочь, и все будет хорошо, а кошмар последних дней окажется только сном. Но почему-то веки налились свинцовой тяжестью. Кира чувствовала себя так, словно летит в бездонную пропасть, и ужас падения растянулся до бесконечности…
На следующий день она проснулась совсем другим человеком. Теперь ей часто казалось, что она сама – прежняя – умерла вместе с Настей, а вместо нее живет (точнее, существует непонятно зачем!) совсем другой человек.
Кира не могла ни есть, ни спать. Она целыми днями сидела, уставившись в одну точку, и мучительно думала об одном и том же – почему это должно было случиться именно с ней? Где, когда она совершила роковую ошибку, почему не смогла уберечь свою девочку от такой участи? День за днем, словно кинопленку, она прокручивала всю свою жизнь – и не находила ответа. Ужаснее всего была мысль о том, что она недостаточно уделяла внимания дочери, и Кира бесконечно корила себя за это. Но ведь и время было непростое…
Они с Игорем познакомились на первом курсе института. Высокий, широкоплечий, он сразу ей понравился… Игорь успел уже отслужить в армии, и рядом с ним все мальчики-ровесники казались просто маменькиными сынками. Правда, он был приезжий, жил в общежитии, но кто же думает об этом в семнадцать лет? Первая свобода опьяняла крепче вина, и вчерашняя школьница изо всех сил старалась казаться взрослой, опытной и искушенной, чтобы обратить на себя его внимание. По утрам она наводила макияж, больше напоминающий боевую раскраску индейца на тропе войны, взбивала волосы в модную прическу, именуемую в просторечии «взрыв на макаронной фабрике», и на первую же стипендию купила у подруги Вальки обтягивающие лосины с разноцветными разводами.
И настал тот день, когда Игорь пригласил ее в кино. О чем был фильм, она не смогла бы вспомнить даже под дулом пистолета. Зато навсегда осталось ощущение крепкого надежного плеча рядом и еще невыразимое счастье, когда он обнял ее… Потом он провожал ее домой, они долго гуляли по Москве, и Кира боялась, что он опоздает в свою общагу, где ворчливый комендант Михалыч запирал двери ровно в одиннадцать.
– А, ничего! – беззаботно отмахнулся он. – Если что – в окно влезу. Подумаешь, второй этаж!
С того дня они почти не расставались. Приходя в институт по утрам, Кира искала его глазами – и встречала ласковый и восхищенный взгляд. На лекциях они сидели рядом, в студенческой столовой делили компот и винегрет, а по вечерам Кира все чаще наведывалась к нему в общежитие. Там, на скрипучей кровати, и случилось впервые то стыдно-запретное и в то же время сладкое, желанное, о чем перешептывались все девчонки. Соседи по комнате тактично ушли, и Кира ужасно боялась, что кто-нибудь появится в самый неподходящий момент, но скоро она забыла обо все на свете… Тогда, в первый раз, Кира не ощутила ни боли, которой так пугали более опытные подруги, ни какого-то особенного, неземного блаженства. Было только чувство, что теперь они с Игорем связаны воедино, и это навсегда.
А потом настал день, когда Кира узнала, что с ней случилось то, чего больше всего следует опасаться приличной девочке, – она беременна и не замужем! Было лето, легкое ситцевое платье прилипало к спине, а Кира рыдала на скамеечке в палисаднике перед зданием женской консультации. Казалось, что жизнь кончена, исковеркана непоправимо, и что дальше будет – просто подумать страшно. Обиднее всего в тот момент было то, что Игорь, которого она считала виновником своего положения, вел себя совершенно спокойно: как ни в чем не бывало просто сидел рядом, курил и сосредоточенно думал о чем-то, словно принимая важное решение, взвешивая все за и против.
Когда слезы у Киры почти иссякли, он щелчком отбросил сигарету, догоревшую до самого фильтра, придвинулся поближе, накрыл ее руку своей широкой теплой ладонью и тихо сказал:
– Ты это… Не грусти, малыш! Прорвемся.
– Как прорвемся? Куда? Ты хоть понимаешь, что случилось?
Она подняла к нему красное, злое, зареванное лицо – и встретила его безмятежный взгляд и улыбку. Это было так неожиданно, что Кира даже плакать перестала.
– Ну, поженимся там, все дела, – беззаботно ответил он и добавил очень серьезно: – У нас с тобой все получится.
И правда – получилось. Поначалу, конечно, всяко было… Жить пришлось и в тесноте, и в обиде. К предстоящей свадьбе мама отнеслась без особого восторга, только вздыхала, скорбно поджимала губы и повторяла: «Ну, раз уж так случилось – что поделаешь…» Старшая сестра Света тоже радости не проявила. «Дура ты, Кирка, дура и есть! – безапелляционно заявила она, как отрезала. – Надо было вовремя головой
