— Эта линия не прослушивается. Можешь говорить спокойно. Так как же насчет четверти миллиона баксов, малыш?
Моэ стало страшно. Он вспомнил маленькую камеру и двух дюжих надзирателей, которые своими огромными кулаками лупили его по почкам…
— Алло, Моэ! Ты слышишь меня? — в голосе Крамера зазвучало нетерпение.
— Да, да, я слушаю, Джо… Так что это за дело?
— Это не телефонный разговор. Нам надо повидаться. Приезжай ко мне. Ты знаешь, где я живу? Парадиз-сити. Когда тебя ждать?
Моэ оглядел свою поношенную одежду. Он знал, как живет Большой Джо. К тому же дорога обойдется в двести долларов, а у него в кармане нет и двадцатки. Кроме того, в этом чертовом ресторане нет выходных дней, заведение работает даже в воскресенье. Но что-то давно забытое поднималось в нем.
Большой Джо и четверть миллиона! Крамер никогда не подводил его.
Понизив голос так, чтобы Фрисколли не слышал, Моэ сказал:
— Не раньше субботы. Я устал и хочу передохнуть.
— Что у нас сегодня? Вторник? Нет, Моэ, ты должен поспешить. Такие деньги не валяются на дороге. Как насчет четверга?
Моэ вытер вспотевший лоб.
— Все будет, как ты сказал, Джо. Я приеду в четверг.
— Вылетай самолетом. Я встречу тебя в аэропорту. Рейс в одиннадцать тринадцать. Поедем куда-нибудь позавтракать. Договорились?
Моэ подумал, что это может стоить ему работы, но был так рад снова увидеть Большого Джо Крамера.
— Я приеду.
— Прекрасно, Моэ. До встречи.
Связь прервалась.
— Что это значит? — Фрисколли подозрительно посмотрел на своего официанта. — Ты хочешь смотаться?
— Да нет. Просто один знакомый пьянчуга. Вечно у него какие-то глупости на уме.
Этот день тянулся для Моэ Могетти очень медленно. Мысль о четверти миллиона не давала ему покоя.
Около четырех часов он вернулся в свою жалкую комнату. У него был двухчасовой перерыв, и нужно было успеть сделать свои дела и вернуться в ресторан. Поэтому он быстро сбросил грязную одежду, побрился, надел свежую рубашку и выходной костюм. Проделав все это, он выскочил из дома и помчался к автобусной остановке. По дороге он успел купить букетик фиалок для Лолы — это были ее любимые цветы.
Автобус довез Моэ до больницы, и он прошел в палату, где лежала его мать. Тут лежало еще несколько пожилых женщин. Каждый раз при встрече с матерью он испытывал острую тоску. Лола, казалось, от встречи до встречи уменьшалась в росте и сморщивалась. Ее некогда красивое лицо приняло цвет ржавого железа, а страдание углубляло морщины.
Моэ присел рядом и взял мать за руку.
Лола оживилась и, с трудом ворочая языком, сказала, что чувствует себя хорошо и чтобы сынок не беспокоился о ней. Через пару недель она встанет и покажет этому капитану Кижоу, как становиться поперек дороги порядочной женщине. При этом глаза матери вспыхнули, но Моэ понимал, что она уже никогда не сможет встать на ноги.
Могетти рассказал ей о звонке Крамера.
— Не знаю, что это значит, но он меня еще ни разу не подводил.
Лола глубоко вздохнула и ничего не ответила. Она всегда восхищалась Большим Джо. Он часто посещал ее дома, где обычно быстро и в полном одиночестве выпивал полбутылки виски, удалялся с приглянувшейся девушкой в комнату, откуда тут же начинали доноситься ее дикие крики, потом допивал оставшееся виски и, молча, уходил.
Это был настоящий мужчина! Умный, ловкий, хитрый и без всяких сантиментов. Мужчина, который ушел от гангстеров с четырьмя миллионами, и никто не посмел преследовать его. Теперь этот человек интересовался ее сыном.
— Тебе нужно повидать его, — тихо сказала она наконец. — Большой Джо еще не ошибался. Подумать только — четверть миллиона!
— Да. Если он так сказал, значит, так оно и есть. Но, мама, я не знаю, что делать: он хочет, чтобы я вылетел на самолете, а у меня нет денег. Я наврал ему, что у меня есть собственное дело. Не мог же я рассказывать о своих неприятностях!
Лола кивнула.
— Я дам тебе денег. Ты должен предстать перед ним самым блестящим джентльменом. Возьми там, — она скосила глаза на подушку, и Моэ, пошарив рукой, вытащил оттуда бумажник из крокодиловой кожи. В бумажнике лежал конверт. — Бери это. Тебе нужен хороший костюм. Купи себе рубашки и обувь. Большой Джо не должен знать о твоих неприятностях.
Моэ недоверчиво заглянул в конверт, и брови его удивленно поползли вверх. В конверте лежали десять стодолларовых бумажек.
— Боже мой! Мама, откуда это у тебя?
— Откладывала на черный день. Мало ли что может случиться в жизни. Вот они и пригодились, сынок.
— Но тебе они тоже пригодятся. Я не могу это взять. Ты встанешь на ноги, и тебе будет дорог каждый цент.
— Но к тому времени у тебя будет четверть миллиона. Так что не волнуйся и бери.
Моэ взял деньги. Потом он вернулся в ресторан и сказал Фрисколли, что оставляет работу. Тот безразлично пожал плечами, недостатка в официантах он не испытывал. На прощание Фрисколли не протянул руки, и это расстроило Моэ. В последнее время его нервы никуда не годились.
После этого инцидента Могетти отправился в магазин и купил необходимые вещи. Потом он постригся и сделал маникюр.
Вернувшись в свою комнату, он стал укладывать купленное в новый чемодан. Поглядев в зеркало, Моэ едва узнал себя в почтенном человеке, прямо и строго смотревшем в его глаза.
Покончив с чемоданом, Моэ снова отправился в больницу, не забыв купить по дороге толстый букет фиалок. Однако дежурная сестра сказала, что его мать сегодня уже не принимает посетителей, она очень устала, и лучше ее не беспокоить.
Моэ удивленно уставился на сестру.
— Ей очень плохо?
— О нет, легкая слабость. Она просила никого не впускать. Надеюсь, завтра ей полегчает.
На улице Моэ увидел, что все еще сжимает фиалки в руке. Он подошел к продавцу и вернул ему цветы.
— Мама сегодня плохо себя чувствует. Но завтра я приду и вручу ей эти цветы. Она так любит фиалки.
Вернувшись к себе, Моэ сел на постель и закрыл лицо руками. Он долго просидел так, не зная, куда себя девать. Внизу включили приемник, и какая-то бодрая музыка навязчиво полезла в уши. Наконец, Моэ встал и позвонил в больницу. Неласковый мужской голос сообщил, что его матери все еще плохо. Могетти попросил пригласить к телефону лечащего врача, но тот же голос раздраженно ответил, что врач занят и не может подойти.
Остаток вечера Могетти провел в баре. Он выпил две бутылки кьянти, прежде чем вернуться к себе.
Глава 3
