— Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить осталось? Ку… А почему так ма…
— Ха-ха-ха.
— Трепов, с тебя полтинник на общий стол.
— После, после. Нет меня здесь. Это не я. Я в …стане.
— Тогда полтинник и кило груш!
В бухгалтерии женщины, как обычно, завидовали подвижной жизни журналистов.
— Поедешь, погреешься на солнышке, поешь фруктов. Там лето, там цветы…
— Погреюсь, — соглашался Сергей, получая прогонные.
— Букет не забудь привести.
— Непременно. В родную бухгалтерию без презента не вернусь.
В буфете, как всегда, гомонила журналистская братия. Обсуждали чужие сюжеты, разбирались в хитросплетениях внутриредакционных интриг, просто забивали вчерашний похмельный синдром крепким кофе.
Здесь Трепов себя чувствовал своим среди своих. Здесь он был дома.
— Прекрасно выглядишь…
— Коньячок надо кофейным зерном зажевывать…
— Дерьмо передача. Но фамилия…
— Дома спать надо. Дома…
Перехватив бутерброд с чаем, Сергей снова прорезал гомонящую толпу, как горячая спица масло.
— Будь.
— Чао.
— До пятницы.
— Прекрасно выглядишь…
Ночью Трепов летел в самолете, лихорадочно соображая, что он забыл сделать. Выходило, что немало. Не в жилу шла командировка. Но он уже летел, и расстраиваться о том, что осталось внизу и сзади, было глупо. Ладно, оставим трагедии до возвращения.
Сергей был хорошим репортером, потому что умел переключаться. Ерунда — сутки туда, сутки там, сутки обратно. Три дня погоды не сделают.
В аэропорту подфартило. На площади, возле стоянки такси, стоял «рафик» местного телевидения с бригадой коллег-телевизионщиков центральных «Новостей».
— Куда? — спросил Трепов, по очереди здороваясь со всеми.
— Хрен его знает, — честно признался оператор Костя, в техсреде просто Костя-фокус, — сами разобраться не можем.
— Тогда мне с вами, — нагло напросился на «постой» Сергей.
— Валяй, — кивнул редактор. Было видно, что ему все и вся надоело и все до лампочки: и «рафик», и Сергей с его командировкой, и бесконечные знакомые, от которых не спрячешься даже на краю света.
— Новый анекдот, — сразу предложил Сергей. — Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить осталось…
— Ха-ха.
Прибежал задрюченный корреспондент местного телевидения.
— Сейчас водила отметит пропуск и подойдет, — пообещал он. — Сейчас. Минутку еще…
— Как там, на местах? — спросил Сергей.
— Обычно.
— Постреливают?
— Случается.
— А насчет пожрать? — встрял Костя-фокус.
— Там полевые кухни развернуты. Водитель знает. Покажете бумаги — накормят.
— Дело, — воспрял Костя.
— Бардак, — лениво возмущался редактор, — мир бардак, война тоже бардак! Нигде порядка нет, — вышел, закурил, привалившись к борту «рафика».
Сергей от нечего делать, рассыпая бисер речей, пытался понравиться симпатичной звуковичке Марине из телевизионной бригады. Та смеялась, строила глазки. Командировка обретала некоторые положительные аспекты.
В кабину ввалился водитель.
— Поехали? — встрепенулись все.
— Счас, за талонами сбегаю…
Опять ждали полчаса или час. Костя-фокус задремал, навалившись на кофры с аппаратурой. Редактор тихо злился про себя, выстукивая дробь костяшками пальцев по стеклу окна. Сергей, давясь хохотом, нашептывал на ухо Марине очередную байку. Местный корреспондент сидел потупив взор, видно, чувствуя себя г чем-то виноватым перед заезжими столичными коллегами.
— Ну, скоро? — в очередной раз спросил редактор.
— Наверное, — пожимал плечами прикрепленный корреспондент.
Снова пришел водитель и, тихо ругаясь под нос, запустил мотор.
Ночью остановились в небольшом поселке. Самого поселка не увидели, было темно, электричество не работало. В местном клубе, превращенном в казарму, туда-сюда слонялись люди в военной форме с напрочь отсутствующими знаками различия. В ушах стоял ровный гул голосов, бряцали котелки, кружки, оружие. В дальнем углу играли в нарды на вплотную составленных коротких «пионерских» койках, поверх одеял прямо в одежде и обуви спали люди.
— Э-гей! Киношники! — крикнул издалека какой-то чрезвычайно знакомый тип.
— «Столичные ведомости», — представился он.
— Ты же был в… — припомнил Сергей.
— Был, был. Я везде был, — хохотнул журналист. — Айда из этого содома.
— Фронта как такового здесь давно нет, — на ходу разъяснял он, — бродят толпы непонятных вооруженных людей. Все стреляют, все мародерствуют, все никому не подчиняются, все называют себя регулярной армией. Вертеп. Вчера шарахнули «Градом» по овечьему стаду, приняв его в темноте за противника. Сегодня все жарят и жрут шашлыки. Черт его знает, может, перепутали, а может, проголодались… Надоело все хуже горькой редьки — ни помыться, ни белье сменить, ни выпивки добыть. У вас водка есть?
Сергей вытащил презентационную бутылку. Журналист оживился, сбегал и раздобыл стаканы, хлеб, тушенку.
— Посижу еще недельку, а потом все брошу к чертовой матери. Надоело. Стрельба с утра до вечера, а материала — кот наплакал. Какой-то спектакль для мирового сообщества, а не война. Оперетка, честное слово. Шантан!
Журналист пил, хмелел и откровенничал.
— Конечно, есть изюминки. Есть. Не без того. Представляете, объявились какие-то местные коммандос, кто такие, откуда, за кого — ни черта не разобрать. Никому не подчиняются, ни с кем не общаются. Днем спят как хори, ночью встают, обвешиваются оружием, оборачивают обувь войлоком и уходят. Где бродят, что делают, опять никто не знает. Только утром — пожалуйста, на поясах болтаются свежие ожерелья из человеческих ушей. Да, да. Такой у них обычай. Я же говорю, содом! Пытались с ними разговаривать из военной прокуратуры — они только молчат и ухмыляются. Доказать ничего невозможно. А боятся их больше, чем других полков. Мне иногда кажется, что только на них военное равновесие и держится. Местные в них защитников видят, мстителей, Робин Гудов, любят чуть ли не до истерики, поят, кормят, в обиду не дают.
Понять что-нибудь — мозги сломаешь! Все с ног на голову. Обрезатели ушей — защитники, армия — не понять что. Еще водка есть? Если хотите живой материал, пробивайтесь в …амский район. Там горячей всего. Туда все едут, и наши, и фирмачи. Только на дороге осторожней. Там сам черт ногу сломит. Не фронт — слоеное пирожное. За иностранными журналистами охотятся все — и свои, и чужие. Похитят и требуют выкуп. Заработки как в СП. Одного испанца три раза выкрадывали. А с нашим братом, безвалютным, не церемонятся. Вертеп! Честное слово, вертеп!
