вас, чему соответствуют эти воображаемые изменения неодушевленных вещей у людей? Одним словом, что является человеческим грехом? Вы дали мне, насколько я понимаю, абстрактное определение, но мне бы хотелось узнать конкретный пример».
«Я уже сказал вам, что это бывает очень редко, — сказал Амброз, казалось, желавший избежать прямого ответа. — Материализм нашего времени, который сделал много, чтобы уничтожить святость, возможно, сделал больше, чтобы подавить зло. Мы находим Землю столь удобной, что, кажется, не осталось никаких отклонений, подъемов или низвержений. Я уверен, что современный ученый, решивший „специализироваться“ в Тофете, сведет все к обычным исследованиям антиквариата. Никакой палеонтолог не смог бы показать вам живого птеродактиля».
«И все же вы, я думаю, „специализировались“ на этом, и я уверен, что ваши исследования касались и нашего времени».
«Я вижу, вы действительно заинтересовались. Хорошо, я расскажу вам об одном событии, в которое я оказался немного вовлечен. Если захотите, я могу показать вам кое-что, что подтвердит те любопытные вещи, который мы обсуждали».
Амброз взял свечу и ушел в дальний, плохо освещенный угол комнаты. Котгрейв увидел, как он открыл старое бюро, которое там стояло, и из какой-то секретной ниши вынул пакет. Затем он возвратился к окну, у которого они сидели. Амброз развернул бумажную упаковку и достал зеленую книжку.
«Сбережете ли вы это? — спросил он. — Не оставляйте ее на виду у других. Эта книжка — одна из лучших вещей в моей коллекции, и мне было бы жаль, если бы она была утеряна».
Он погладил причудливый переплет.
«Я знал девочку, которая написала это, — сказал он. — Когда вы прочитаете текст, поймете, что он существенно прояснит ту беседу, что мы вели сегодня вечером. Есть также продолжение, но я не буду о нем рассказывать».
«В одной газете несколько месяцев назад появилась странная статья, — начал он снова с видом человека, который резко меняет тему. — Она была написана доктором — его звали, по-моему, Корин. Он сообщал, что дама, которая наблюдала за своей маленькой дочерью, играющей у окна гостиной, внезапно увидела, как тяжелая оконная рама прогнулась и упала на пальцы ребенка. Женщина потеряла сознание, но слуги вызвали доктора. Когда он перевязал раненные и искалеченные пальцы ребенка, его пригласила мать. Она стонала от боли; обнаружилось, что три пальца ее руки, соответствующей тем, что были повреждены на руке ребенка, раздулись и воспалились, а позже, по словам врача, загноились».
Амброз все еще бережно держал в руках зеленый том.
«Итак, все это описано здесь», — наконец, сказал он, казалось, с трудом расставаясь со своим сокровищем.
«Возвратите книгу, как только прочитаете», — произнес он, когда они вышли из гостиной в старый сад, наполненный слабым ароматом белых лилий.
Когда Котгрейв собрался уходить, на востоке алела широкая полоса, и с возвышенности, на которой он стоял, он увидел жуткое зрелище сонного Лондона.
Зеленая книга
Сафьяновый переплет книги выглядел потертым, ее цвет поблек, но на ней не было никаких пятен и ни одна страница не была смята или порвана, что могло бы служить признаком частого использования. Книга смотрелась так, как будто была куплена во время поездки в Лондон приблизительно семьдесят или восемьдесят лет назад, а затем забыта и лежала отнюдь не под рукой. У нее был старый, легкий, едва уловимый запах, похожий на дух мебели многовековой давности. Форзацные листы внутри переплета были украшены странными цветными рисунками и поблекшей позолотой. Книга имела небольшой формат, но бумага была прекрасной. Многие страницы были густо испещрены набросками, изображавшими малопонятные символы. Рукопись началась следующими словами:
Я нашла эту книгу в ящике старого бюро, которое стоит на чердаке. Это случилось в один очень дождливый день, когда я не могла выйти из дома и решила взять свечу и покопаться в бюро. Почти все полки стола были забиты старыми платьями, но один маленький ящик был вроде бы пуст, и я обнаружила эту книгу спрятанной справа в задней части этого ящика. Мне была нужна подобная книжка, так что я забрала ее, чтобы писать в ней. Теперь она наполнена тайнами. У меня есть очень много других таинственных книг, которые я написала и держу в безопасном месте, а здесь я собираюсь записать множество старых тайн и несколько новых; но некоторые из них я не буду излагать вообще. Мне нельзя сообщать настоящие названия дней и месяцев, которые я узнала год назад, а также способ создания букв Акло, или языка Чиан, или больших красивых Кругов, также как и об Играх Мао и о главных песнях. Я могу написать кое-что обо всех этих вещах, но, по особым причинам, не о способе их создания. И я не должна говорить, кто такие Нимфы, или Куклы, или Джило, или что означают Вулас. Все они представляют собой наиболее загадочные тайны, и я испытываю радость, когда вспоминаю, чем они являются и сколько замечательных языков я узнала. Но там есть некоторые вещи, что я называю тайной тайн, о которых я не осмеливаюсь думать, если не остаюсь в полном одиночестве. Затем я закрываю глаза, поднимаю руки вверх и шепчу слово, и прибывает Алала. Я делаю это только ночью в своей комнате или в особых лесах, известных мне. Но я не должна их описывать, поскольку это тайные леса. Там происходят Церемонии, которые являются самым важным. Некоторые из них более восхитительны, чем другие — это Белые Церемонии, Зеленые Церемонии и Алые Церемонии. Алые Церемонии — лучшие из всех, но есть только одно место, где они могут совершаться должным образом, хотя в других местах у меня удавалась хорошая имитация. Помимо них, я участвовала в танцах и в Комедии, и иногда я совершала Комедию, когда другие смотрели, и они ничего не понимали в этом. Я была очень мала, когда впервые узнала об этих вещах.
Когда я была еще очень маленькой, и мама еще была жива, я с трудом вспоминию события, предшествующие этому, ибо они все перепутались. Но я помню, что когда мне было пять или шесть лет, я услышала, как родители говорят обо мне, думая, что я не замечаю этого. Они говорили о том, насколько странной я стала за год или два до этого, и как няня позвала мою мать, чтобы та послушала мой разговор самой с собой. Я произносила слова, которых никто не мог понять. Я говорила на языке Ксу, но помню лишь очень немногие слова, поскольку они касались маленьких белых людей, которые имели обыкновение смотреть на меня, когда я находилась в своей постели. Они любили разговаривать со мной, и я изучила их язык и беседовала с ними о каком-то большом белом месте, где они жили, где все деревья и трава были белого цвета, и были белые холмы, столь же высокие, как Луна, и холодные ветры. Впоследствии они мне часто снились, но эти люди ушли, когда я была совсем маленькая.
Но когда мне было около пяти, произошло замечательное событие. Няня несла меня на руках через поле золотистой пшеницы, и было очень жарко. Затем мы отправились сквозь лес, а позади нас шел высокий человек, который добрался с нами до места, где находился глубокий водоем. Там было очень много тени, отчего стало совсем темно. Няня поставила меня на мягкий мох под деревом и сказала: «Она не может подойти к пруду». Они оставили меня там, и я сидела в полной тишине и наблюдала. Вдруг из воды и из деревьев вышли два чудесных белых человека, и они начали играть, танцевать и петь. Они были сливочного белого цвета, подобно фигуре из старой слоновой кости в гостиной. Одна была красивая дама с добрыми темными глазами, серьезным лицом и длинными черными волосами. Она очень странно и грустно улыбалась другому человеку, который пришел с ней и смеялся. Они вместе играли и танцевали в кругу около пруда, а также пели песни, пока я не заснула. Возвратившись, няня разбудила меня, и она выглядела в чем-то похожей на ту белую даму. Я рассказала ей все о случившемся и спросила, почему она так выглядит. Сначала она вскрикнула от испуга, а затем стала совершенно бледной. Она положила меня на траву и смотрела на меня, а я видела, что все это время она дрожала. Потом няня сказала, что мне это приснилось, но я знала, что это не так. Тогда она взяла с меня обещание не говорить ни слова об этом кому бы то ни было, а если я сделаю это, меня бросят в черную яму. Мне совсем не было страшно, хотя няня очень боялась. Я никогда не забывала об этом происшествии, поскольку стоило мне закрыть глаза в полной тишине и одиночестве, и я могла увидеть их снова, смутных и отдаленных, но очень прекрасных. Несколько звуков их песни запали мне в голову, но сама я не могла их петь.
