'Гюлли-Сефид' и фрегатами 'Дамиад' и 'Низамиэ', против последнего из этих судов направили было свои выстрелы н следовавшие за 'Парижем' корабли: 'Три святителя', отстреливавшийся в то же время и от 54- пушечного фрегата 'Каиди-Зефер', и 'Ростислав', выдержавший весь огонь 24-пущечного корвета 'Феази- Меабуд' и батареи N 6. Одним из первых неприятельских выстрелов был перебит у корабля 'Три святителя' шпринг; оставшись на одном якоре, без шпринга, корабль, вращаясь кругом своего якоря, был отнесен ветром к северо-западу, кормою прямо к батарее N 6, поспешившей воспользоваться нашим положением, чтобы поражать корабль продольными выстрелами, сильно повредившими его такелажу и мачтам... Положение корабля 'Три святителя' становилось чрезвычайно трудным; заметив это, 'Ростислав', не обращая внимания на огонь турецких судов, сосредоточил действие всей своей артиллерии против батареи N 6, между тем как мичман Варницкий с барказом и полубарказом был отправлен с корабля 'Три святителя', чтобы завести якорь (верп). Но едва Варницкий стал отваливать на полубарказе, как это судно было пробито ядром; отлетевшею при этом щепою мичман был ранен в руку; полубарказ же пошел ко дну. Варницкий, несмотря на рану, вместе со всею командою, успел перескочить в барказ, на котором он благополучно исполнил поручение, несмотря на сильнейший огонь неприятеля. Повернув снова кормой, корабль 'Три святителя' скоро принудил фрегат 'Каиди-Зефер' выброситься на берег; той же участи подвергся и корвет 'Феизи-Меабуд', под действием огня неустрашимого 'Ростислава', к четвертому часу дня также срывшего до основания и батарею N 6.
В продолжение боя с корветом и батареей на 'Ростиславе' случилось несчастие, стоившее этому кораблю немало людей, но подавшее случай одному из его офицеров и части его команды отличиться замечательным хладнокровием. Неприятельская граната, ударив в одно из средних орудий 'Ростислава', разорвала его, разбила палубу и зажгла кокор (пороховой ящик), причем было ранено и обожжено до 40 человек. Несмотря на это, пожар был немедленно потушен, но горящие части упали у входа в крют-камеру (пороховой погреб). 'Ростиславу' грозила страшная опасность. От попавшей в крют-камеру одной искры мог взлететь на воздух наш корабль. Мичман Колокольцев +13, закрыв двери и все отверстия, с таким хладнокровием принялся тушить огонь, что скоро устранилась всякая опасность.
Во время боя оба турецких парохода, 'Таиф' при 22 орудиях и 450 силах и 'Эрекли' при 4 орудиях и 140 силах, не оказывали атакованной эскадре никакой помощи, тогда как, владея могучего силою пара, они легко могли: быстрым маневром стать за кормою или перед носом атакующих кораблей и поражать их продольными выстрелами; становясь между нашими кораблями и действуя одновременно обоими бортами, они могли разом поражать продольным огнем два наши корабля. Особенными преимуществами пользовался 'Таиф', вооруженный, между прочим, десятидюймовыми бомбическими орудиями. В самый критический момент, когда оба флагманских корабля русской эскадры боролись с несравненно сильнейшего неприятельскою артиллериею, пароход 'Таиф' мог бы принести огромную пользу турецкой эскадре. Но об этом не подумали ни командир 'Таифа', англичанин Слейд, ни командир 'Эрекли'. Вместо того чтобы руководиться аксиомою, что взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика в морском бою, оба парохода остались все время в бездействии за боевою линиею. В исходе первого часа, когда уже взлетел на воздух 'Навек-Бахри', когда адмиральский фрегат 'Авни-Аллах' едва держался против бомбических пушек 'Императрицы Марии' и по всей боевой линии обнаруживалось несомненное материальное и техническое превосходство русского флота над турецким, - командир 'Таифа', Слейд тогдашний Муштавер-паша, - ценя по достоинству пресловутое 'геройство' турок, убедился, что для их эскадры пропала всякая надежда на спасение, и, не теряя времени, решился спастись из этого ада, пользуясь отличным ходом и образцовым вооружением парохода... За ним погнались было наши парусные фрегаты 'Кагул' и 'Кулевчи'. Пароход беспрестанно менял свое направление, - ему достаточно было поворота рулем, для парусных же фрегатов всякий поворот требовал значительной работы парусами. 'Таиф' то останавливал машину, то шел задним ходом, то опять передним и затем, вдруг, обменявшись с фрегатами несколькими залпами, пустился полным ходом вперед и быстро исчез из-под выстрелов. В половине второго часа из-за мыса показался пароходофрегат 'Одесса' под флагом вице- адмирала Корнилова, за которым следовали пароход 'Крым' и 'Херсонес'. В полдень, находясь против Синопского рейда, по северную сторону города, Корнилов, стоя на площадке парохода 'Одесса', увидел через Синопский перешеек русский флаг на мачте 'Императрицы Марии'. Адмирал... приказал дать сигнал: 'Держаться соединенно!' Вскоре услышали пальбу и увидели, как русские ядра, перелетевшие через перешеек, севернее его вспенивали море. Пароходы понеслись полным ходом, а тут показался и бежавший 'Таиф'. На 'Одессе' немедленно был поднят сигнал следовавшим за ней пароходам 'атаковать неприятеля, поставив его в два огня'. 'Таиф', ввиду грозившей опасности, снова переменил направление; 'Одесса' поспешила пересечь ему путь и сблизилась с ним. К сожалению, наши пароходы были уже давно построены, и не для военной службы, а для почтового сообщения между Одессою и Константинополем. Ввиду наступления войны их наскоро приспособили к бою и вооружили тяжелыми орудиями, что, конечно, изменило их качества, в особенности же повредило их ходкости. Само собою разумеется, что им нельзя было в этом виде соперничать быстротою с противником, построенным специально для боевой службы. Только пароход 'Одесса', вооруженный двумя бомбическими и четырьмя 24-фунтовыми пушками, далеко оставив за собою своих спутников, под полными парами и парусами успел подойти на пушечный выстрел к 'Таифу'. На турецком пароходе были 2 бомбические 10-дюймовые пушки, четыре 36-фунтовых и шестнадцать 24-фунтовых пушек. Такое неравенство в силе и преимущество хода 'Таифа' могли бы дорого стоить нашему пароходу: была даже минута, когда, вследствие повреждения, 'Одесса' могла действовать только одним бомбическим орудием и почти не отвечала на огонь неприятеля. Единственное стрелявшее на 'Одессе' орудие молодецки наводил храбрый лейтенант князь В.И. Барятинский. Ядро 'Таифа' разбило на 'Одессе' штурвал и убило рулевого... Все отскочили, но капитан-лейтенант Г.И. Бутанов, с обычным спокойствием, поставил штурманского кондуктора к рулю со словами: 'Ваше место здесь; исправлять ваше дело'. Несмотря на превосходство неприятельского огня, бесстрашный Корнилов старался подойти к неприятелю с целью взять его на абордаж, но 'Таиф' стал удаляться и, при всех своих огромных преимуществах, не нанес пароходу 'Одесса' другой потери, кроме одного убитого и одного раненого.
После безуспешной погони за пароходом 'Таиф' фрегаты 'Кулевчи' и 'Кагул' возвратились к эскадре и действовали везде, где еще было оказываемо сопротивление. До четвертого часа вечера батареи ,N.N 5 и 6 продолжали беспокоить вашу эскадру калеными ядрами, не наносившими, впрочем, особенного вреда. 'Париж' и 'Ростислав' разрушили эти батареи. В это же время, убедившись в бесполезности преследования 'Таифа', пароходы отряда Корнилова также присоединились к эскадре и приветствовали ее восторженными 'ура'. 'Одесса' остановилась против флагманского корабля. Корнилов беспокойно спрашивал у всех: 'Здоров ли адмирал?' Выехавший на катере навстречу Корнилову командир 'Константина' Л.А. Ергомышев первый порадовал ответом: 'Слава богу, Павел Стенатвич жив!'... Корнилов, увидев наконец Нахимова, бросился обнимать его со словами: 'Поздравляю вас, Павел Степанович, с победою, которою вы оказали большую услугу России и прославили свое имя в Европе!'
Всю ночь пароходы были заняты отводом на буксире пылавших турецких судов из опасения, чтобы, с переменою ветра, их не нанесло на нашу эскадру.
(Приводим со слов очевидца один из эпизодов, относящихся к этому моменту боя. Корнилов, отправляясь навстречу Нахимову, командировал старшего офицера с 'Одессы' лейтенанта (ныне контр- адмирала) Н.Н. Кузьмина-Короваева на турецкий фрегат и приказал приготовить судно к отбуксированию из опасения, чтобы оно не загорелось от летевших на него головешек с соседнего фрегата и, а свою очередь, не подожгло вблизи стоящего корабля 'Три святителя'. Взойдя на фрегат всего с десятью матросами, Короваев нашел на судне около 200 турок, человек 20 раненых и столько же убитых. Труп капитана лежал у дверей каюты. Беспорядок и паника невольно приковывали к себе внимание: турки сидели при своем багаже, разбросанном по батарейной палубе, порох был рассыпан по палубе, крют-камера была отворена, а турки между тем курили... Приказав прекратить курение, лейтенант немедленно распорядился, чтобы крют- камеру заперли и всю палубу смочили водою. Быстрое расклепывание якорной цепи оказалось невозможным, - до такой степени болты были заржавлены: очевидно, что их давно не выколачивали и не смазывали маслом. Пришлось разрубить одно из звеньев. Пока возились с цепью, пленные, не приказанию Короваева, перевозились небольшими эшелонами на нашем катере; раненых же турок, представлявших большое обременение нашим матросам, лейтенант решился отправить в Синоп. Приняв это дело на свою личную ответственность, Короваев приказал катеру прибуксировать турецкую баржу, стоявшую между фрегатом и берегом, а затем на баржу были положены все раненые и 20 здоровых пленных; туда же поместили запас сухарей... и весь багаж, принадлежавший этим людям. Вместе с пленными был посажен и турецкий доктор из армян. Отправляя людей, Короваев, через переводчика, объявил им, что здоровые, под начальством доктора, должны озаботиться помещением своих раненых товарищей в городской госпиталь.
