Ухожен, моложав, подтянут, очевидно, далеко не беден. Хорошие очки и туфли...
- Ого! Ты уже стала различать такие вещи, - улыбнулась Эн. - А ведь в бинокле нет розовых стекол.
- Я и без волшебных стекол вижу, что плешивый мужчина - из общества манеры, осанка, костюм. Сомневаюсь, правда, что он смертельно болен. Уж очень оживлен и взволнован свиданием. У доходяг всегда заметна отрешенность, словно одной ногой они уже перешагнули черту. А здесь такое бурление страстей! Прямо непоседливый гимназист. Уронил меню, толкнул стулом соседа, засмущался. А она - хохочет! Закинула голову, тряхнула клипсами - девчонка!
- Не иронизируй, Ди. Мужчина и впрямь заворожен. Он видит свою даму прежними глазами. Его вовсе не смущает шифоновая роза, прозрачные каблучки, обтянутый лайкрой зад. Он привык видеть её блистательной и такой воображал все тридцать лет.
- Ты хочешь сказать, что эти далеко не юные господа сегодня встретились здесь впервые после долгой разлуки? И снова горят, снова влюблены, как в молодости? - насмешливо улыбнулась Ди. - Воображаешь - у них все может начаться заново?
Эн повернула к сестре холодное лицо: - По-твоему, я способна придумывать лишь столь банальные и, честно говоря, маловероятные ситуации?
- А что тут необычного? Это же великолепно - старики встретились после долгой разлуки и поняли, что они необходимы друг другу. Законный хэппи-энд! - Ди подставила лицо ласкающим косым лучам и промурлыкала: - Жаль только, что этот господин болен.
- Но это действительно так! - вспыхнула Эн. - Врач ничего не скрыл от него - теперь раковым больным сообщают финальные сроки. Особенно, когда они не за горами.
- Жестокая! Ты специально придумала бедняге страшную болезнь, чтобы не пересластить свои клубничные сливки. Тебе кажется, что благополучие пошло. Ты боишься банальности, дорогая, всякий раз её боишься! - Перешла в наступление Ди.
- Ну нет. Не путай! Я боюсь пошлости, но преклоняюсь перед банальностью. Пошлость - воплощение убогости мышления, примитивности вкуса, мелкости чувств и скудости духа... А банальность - высокая мудрость, превратившаяся в прописную истину. Она общепринята, общедоступна, а потому - совершенно беззащитна перед пошлостью. 'Любовь рифмуется с 'кровь' - это мудрость, убитая пошлостью.
- А что такое вообще - мудрость? - Ди сунула крючок в карман шерстяного шакета, что делала лишь в сильном волнении. - Притчи Соломона, Библейские заповеди? Умопостроения Канта, откровения новейших философов или непостижимые глубины бытия, смутно запечатленные художниками? Радриго частенько писал заумные стихи. Но его высоколобые друзья помнили и любили простенькие.
- Верно. Он был поэтом - а слова - самый обиходный материал для построения великого. Музыка всегда будет ближе всего к главному - она лишена бытовой конкретности. Под пение свирели и пастушок и Кант могут думать о своем, погружаясь на разную глубину осмысления.
- Кроме того, выражаться при помощи нот невозможно сказать глупость или непристойность, - согласилась Ди.
- А со словами труднее. Чем понятнее ты излагаешь мысль, тем она банальней. Ну, к примеру, изреки что-нибудь умное! Сформулируй хоть одну 'мудрость'!
Ди задумалась. - Заповеди. Я думаю - это библейские заповеди. 'Не убий', 'возлюби ближнего своего'... - Ди умолкла, считая петли. - Тебе не кажется, что тройной накид в этой цепочке толстоват?
- Покажи. - Эн с сомнением рассмотрела связанный образец. - Дело вкуса. Как и все, что создано человеком. А прописные истины - всеобщий неоспоримый закон. Они так давно мозолят глаза человечеству, что не глумится над ними лишь святой или ленивый.
- Потому молодость предпочитает вовсе обходиться без слова 'любовь' и всяких 'высоких материй'. Да и мы, старухи, разве не с опаской поминаем такие вещи как красота, великодушие, милосердие?
- Боимся опошлить святыни. Согласись: 'Я - великодушен' - звучит не менее смешно, чем заявление 'Я - гений!'
- Но это тоже - дело вкуса. - Ди начала вывязывать другой образец. Многим такие формулировки даются совсем легко. - Она подняла на сестру удивленно распахнутые глаза: - Вот - поняла! Пошляки - это те, у кого нет аллергии к фальши, кто торгует вечными ценностями, как уцененны товаром.
- В частности. Оставим теорию. Погляди вниз - наша парочка заказала мороженое 'Поцелуй таитянки' - там всякие экзотические фрукты горой наворочены, а сверху - пальма. И шампанское в ведерке. Как мило, старомодно.
- Ты все ещё настаиваешь, что джентльмен, так преданно заглядывающий в глаза своей даме, болен? Молодец - подозвал девчушку с корзиной и купил чайную розу.
- Желтую, - твердо поправила Ди.
- Не все ли равно?
- О, такие вещи он перепутать не мог.Он скорее дал бы пристрелить себя, чем подарить ей красную розу и не обратил бы внимания на розовые или белые.
- Так кавалер - цветочник?
- Послушай-ка, дорогая, эту историю и ты сама поймешь, какого цвета должен быть этот цветок. - Эн поудобней устроилась в кресле. Кстати, у нас будет прекрасный повод выяснить отношения к хеппи-энду... И так...
3.
Помнишь Вену пятидесятых? Разумеется, нет. Вы с Родриго жили в Испании. А я... - спохватившись, Эн замолкла и настороженно взглянула на сестру. - Это неважно. Господи, как легко быть счастливой в молодости! Особенно, когда позади длинная война, вновь царственно сверкают до блеска с отмытыми окнами дворцы, как ни в чем не бывало рассыпают струи фонтаны, а в скверах и парках Ринга вовсю цветут розы! В те годы их было фантастически много, словно жизнь брала реванш за годы мрака, тяжелого траура, потерь и лишений. Кое-где ещё просили милостыню инвалиды на костылях и гремучих деревянных тележках, но дамы напрочь забыли костюмы с ватными плечами, серую военизированную убогость и с упоением вернулись к женственности. Талия, затянутая в рюмочку, колокол пышной юбки, под ней - шуршащий ворох крахмальных оборок, высокие тонкие каблучки и на голове - копна жесткого начеса. Вначале, пока парфюмерные фирмы не спохватились, многие сами укрепляли прически, смачивая волосы подсахаренной водой или пивом.
А эти восхитительные новые слова: капрон, нейлон, элластик, рок-н-рол, твист, мьюзикл! Танцевали везде - в дансингах, кафе, ресторанах, в парках и просто на улицах. Оркестр не обязателен, патефоны ушли в прошлое - на подоконниках лихо крутили бабины катушечные магнитофоны. А варьете! Тем, кто пережил войну, все казалось особенно ярким, вкусным, праздничным, словно выпущенному на свободу узнику или человеку, улизнувшему с больничной койки.
- Ну... - Ди задержала крючок, припоминая прошлое. - Не всем так уж было сладко. Люди потеряли близких, родину, дом. Еще мыкались по свету беженцы, калеки. Вздыхала о прошлом разоренная и захваченная Советами Восточная Европа, искромсанный Берлин.
- Ах, Ди, я не о том! Несчастья всегда довольно, чтобы жить не просыхая от слез. Уверяю тебя, это значительно проще, чем противостоять мраку, сохранить в душе радость несмотря ни на что. Таких людей зачастую называют легковесными, поверхностными. Но к ним тянутся, как к лесному костру в зимнюю стужу. Агнес Палоши, например, просто не могла не танцевать. Когда кончилась война, ей исполнилось тринадцать. Она уже успела осиротеть, потерять дом и хлебнуть немало горестей из тех, о которых ты поминала. Но девочка танцевала! Двоюродная тетка, жившая в окрестностях Вены, забрала себе дочку погибшей в Будапеште сестры, хотя сама растила без мужа троих детей. Нищета жуткая - на всех детей две пары обуви и брюк жидкая похлебка каждый день.
Агнес и старшая шастнадцатилетняя Грета ходили по дворам с бубном и губной гармошкой. Думаешь те, кто кидал в окошко мелкую монетку, жили припеваючи? Куда там! Из подворотен несло тушеной капустой и едким мылом, которое убивает вшей. Но подперев ладонями щеки, домохозяйки глядели во двор, подпевая простеньким куплетам, а потом, порывшись в кошельке, бросали сестрам пару пенсов. Иногда девочки собирали так много монет, что могли купить себе цветных петушков на деревянных палочках и принести домой заработок на целый обед.
Тогда Анешка совсем не была хорошенькой - большеротая бледненькая худышка с выпирающими маслачками. И пела тоненьким жалобным голосом. Никто не мог бы подумать, что через пятнадцать лет в
