получку в свои большие ладони, позвенел монетами и говорит:
- Смотри, сколько места пустого. Говоришь, грамотен, а поди-ка реши задачу, какую дам. Два года в школу ходил? Два года у помещика не работал? А теперь посчитай, сколько денег потерял я из-за твоей учености. Сейчас бы их и в двух горстях не удержал.
Я не возражал отцу. Да и попробуй возрази. Только еще больше озлобишь его.
Оживление в однообразную, серую жизнь семьи вносил лишь брат отца дядя Иван, изредка навещавший нас. С его приходом, казалось, и лучина вечерами начинала светлее гореть. В противоположность отцу дядя обладал добрым сердцем, привлекал своей общительностью. Он не был грамотным, но всем интересовался и много знал, ибо природа наградила его незаурядным умом, а жизнь заставила поездить по свету.
Пришел как-то дядя Иван, поздоровался со всеми, справился о житье-бытье, а затем уселся за стол. Тут, у кипящего самовара, и завязалась у них с отцом длинная беседа, которая так заинтересовала меня, что до сих пор осталась в памяти. Может, она в какой-то степени и заставила меня по-иному, более осмысленно оценивать жизнь, острее реагировать на факты несправедливости, встречавшиеся в деревне на каждом шагу.
- Помнишь, Василий, пятый год?- спросил дядя.- Так вот, недавно был я на станции Хованщина и прослышал новость. Говорят, волнуется народ пуще прежнего. Собирается у помещиков имения отбирать, а у капиталистов - заводы и фабрики.
- Как же так,- удивился отец,- неужто свет изнанкой перевернется? Ну а как же Ванька мой? О себе уж я не толкую. Ванька-то чем жить будет? Своим хозяйством не проживешь, батрачить надо. А если помещиков не будет, у кого же батрачить?
- Спрашиваешь, где Ванька работать будет? У себя, на своей земле.
- Что-то не пойму я тебя. На своей земле! Да нешто ты не знаешь, что своей земли у нас с гулькин нос. На ней не прокормишься.
- А Иван землю у Столыпина возьмет. Люди все равны. Вот и надо, чтобы у всех было всего поровну. А для этого требуется помещичью землю отнять и раздать ее крестьянам, нуждающимся.
Большой разговор шел в тот морозный февральский день. Мне чудилось, будто стены нашей избушки раздвигаются. Кругом стало светлее. И жизнь точно прояснилась, стали виднее, понятнее извечные крестьянские обиды и чаяния. Даже отец словно преобразился. То, что прежде считалось неоспоримым, навеки устоявшимся, сейчас в его сознании рушилось, переосмысливалось.
- Страшные речи говоришь, Иван, - возражал отец. - Ты мне душу взбудоражил. Великое дело затеяно, да разве сбыться ему? У царя и господ сила...
Братья распрощались. Отец остался наедине с новыми мыслями. Мучительные раздумья заставили его ворочаться в бессоннице не одну ночь. Да и мне они не давали покоя.
После памятной беседы минуло немало времени. Наступил 1914 год. Началась первая империалистическая война. Тем же летом меня призвали в армию. Прощаясь с отцовским домом, я и не предполагал, какие испытания готовит мне судьба.
В Инсар, в 23-й стрелковый полк, я прибыл с другом детства одногодком Василием Криворотовым. Пробыли там всего пару месяцев, а затем полк погрузили в эшелоны и отправили на турецкий фронт.
За два месяца в казарме и за долгие дни, проведенные в теплушке, я со многими сдружился. Особенно близко сошелся с сормовичом Соколовым, рабочим парнем с волжских затонов, потомственным пролетарием. Человек грамотный, общительный, даже веселый, он был осторожным. Такая же у него подобралась и компания - ребята дружные.
Страницы 8-9 временно отсутствуют
- Всякая власть держится на кончике вашего штыка.
- Это верно,- ответил ему Синицын, о котором, как и о Соколове, говорили, что он 'в большевиках ходит'.- Дело только в том, куда этот кончик повернуть. Мы вот думаем не о вашей, а о своей, народной власти. Ради нее и стоит штыки держать острыми.
Послышались слова одобрения. А подполковник рассеянно посмотрел вокруг и заспешил к выходу:
- Мои уши сейчас ничего не слышали.
- Напрасно,- бросил вдогонку солдат.- Только народная власть! Иначе и быть не может!
Когда дверь казармы закрылась за подполковником, Синицын спросил у солдат:
- Известно ли вам, что сейчас в Питере творится? Нет? Так слушайте. Рабочие, солдаты и матросы хотят сами взять власть в свои руки. Ими руководит Ленин - вождь большевиков. Он стоит за мир и свободу. Чтобы помещиков и фабрикантов долой, землю отдать крестьянам, заводы - рабочим.
Мы слушали как завороженные. Но сомнение тревожило сердце: удастся ли совершить такой переворот? Ведь Россия огромна, а много ли у Ленина сил? Правда, само слово 'большевик' рисовало Владимира Ильича гигантом, могучим и бесстрашным богатырем.
Вскоре из части в часть по всему фронту промчалось новое сообщение: в Петрограде и Москве победила социалистическая революция и покатилась лавиной по всей стране.
Это известие несказанно обрадовало нас: наконец-то наступит долгожданный мир, а трудящиеся получат свободу. По примеру других солдат и я явился к Лабунскому с рапортом об отпуске. Командир полка прекрасно понимал, что отпускники назад на фронт уже не вернутся. Однако ссориться с нами он тоже боялся. Подполковник посмотрел на меня, повертел рапорт в руках, подумали отрубил:
- Ладно, поезжай!
Так в декабре 1917 года я возвращался с фронта. Путь был томительно долгий. Немало времени прошло, пока поезд миновал Тифлис, Баку, Ростов-на-Дону, Харьков. И везде, на всех станциях и полустанках, только и слышно было: революция, Ленин, большевики; земля - крестьянам, заводы рабочим; свобода, мир.
Но вот и Высокое. Радостная встреча с родными и близкими. Отец смерил меня взглядом с головы до ног, похлопал шершавой ладонью по плечу, словно пробуя мою силу, и сказал:
- Ну как, солдат, отвоевался? Ладный-то какой стал!
А постаревшая мать, вглядываясь в мое лицо, добавила:
- Морщинки к глазам только зря подпустил. Рановато.
- Это, маманя, не беда. Главное, была бы голова цела. Да и где это вы видели, чтобы война человека красила?
- Тут ты прав, - согласился отец,- такого никто еще не видел.
Я слушал и удивлялся. Никогда отец не был таким разговорчивым. Его точно подменили.
Прослышали в деревне, что с фронта вернулся солдат, и повалили к нам гости. Всем хочется знать, какие новости привез, правда ли, что народная власть навсегда пришла. Односельчане наперебой задавали вопросы, а я едва успевал отвечать на них.
События в стране нарастали с неимоверной быстротой. Укрепляя новый революционный строй, партия вела ожесточенную борьбу с внутренними и внешними врагами молодой республики Советов. Медленно, но неуклонно всюду пробивались ростки нового. Во всем ощущалось, что к власти пришел настоящий хозяин народ. Это новое на каждом шагу встречалось и в нашем Высоком.
Не успел я еще прийти в себя после фронтовой жизни, как по деревне пронеслась весть: через несколько дней в Инсаре должен состояться первый съезд Советов. Вскоре оттуда приехал представитель.
На небольшую площадь, куда деревенские зазывалы с колотушками приглашали людей, шли мал и стар. Никогда еще Высокое не видело такого многолюдного схода. Инсарский гость поднялся на широкую скамейку:
- Товарищи! Поздравляю вас. Отныне и навсегда рабочие и крестьяне взяли власть в свои руки.
- Спасибо, - послышалось в ответ.
Стоявший поодаль столыпинский управляющий крикнул:
- Рано благодарить. Цыплят по осени считают.
- Бей его, гада! - прокатилось в толпе и через миг управляющего точно ветром сдуло.
Когда на площади воцарилась тишина, снова заговорил представитель из города:
- Товарищи! Имя Ленина вам известно?
- А как же, известно,- послышались голоса