попадались те, кто пытался учить детей читать и писать, но их отправляли на газацию. Сейчас люди умеют делать только бараки из глины и миски для еды. Никаких артефактов, никакого искусства. Исчезла письменность. Даже на высохшей глине никто не выцарапывает рисунков. Для панов это главное – нарушить связь поколений.
Не поняв ни слова, Ян спросил первое, что пришло ему в голову:
– Почему паны злые?
– Злые? – Дядя оскалился, запрокинул голову к овевающим поселение Бра бесконечным потокам грязно-желтой крупы, сквозь которые в сторону города медленно плыла кавалькада увешанных пузырями чинке. – Злые! Паны не злы и не жестоки. Просто люди для них – лишь случайные всплески в обычной симметрии калибровочного поля. Разве человек жалеет глину, замешивая ее, чтобы построить стену барака?
Когда они подошли к полю костей, грязно-серой пустоши, усыпанной пеплом и обугленными останками, Дядя произнес:
– Непонятно. Зачем панам понадобилось столько костной пыли? Что-то происходит, только я пока не могу понять что.
Дядя исчез, уступив место Нецки, – замахав палкой и выкрикнув что-то вроде «смрадная дерьмокровь!», старик убежал.
– Эй, черномазый! – к Рупору подошла Багир и уставилась на него красными от жижи глазами. Перекошенное лицо пылало едва сдерживаемым напряжением. – Завтра этот пан со своим чистильщиком уезжает отсюда.
Теплый ветер гнал по полю костей маленькие смерчи. Чуть покачиваясь в его порывах, низко над землей висело несколько чинке. Багир посмотрела на поселенцев, привязывающих к отросткам набитые пылью пузыри, на бригадиров, следивших за их работой, на Нецки, который приплясывал вокруг взгромоздившегося на тележку Омнибоса, и произнесла сквозь зубы:
– Ты едешь с ними.
Розовый костерок почти не грел. Багир на полусогнутых ногах пробрела через помещение и остановилась над Яном, отхлебывая из кружки.
– Завтра отбываете.
Ян молчал, баюкая правой рукой запястье левой.
Багир, качаясь, смотрела на него красными глазами. Тележка чем-то тихо шуршала в углу.
– Ты хочешь уйти из Бра? – спросила бригадир без всякого выражения.
Рупор подумал, что Багир, напившись тележкиной жижи, совсем ничего не соображает. Он мотнул головой, зная, что любые слова, произнесенные его звонким голосом, вне зависимости от их смысла, вызовут злость бригадира.
– Такой маленький был, – прошептала вдруг Багир и свободной рукой наотмашь ударила Яна по голове. – В том поселении несколько коров, у них молоко, хоть и мало, но кормила…
Она упала на колени, отхлебнула из чашки, другой рукой попыталась вцепиться в его волосы, забыв, что Ян теперь лыс. Мальчик отшатнулся, начал вставать, но бригадир ухватила его за ухо и с силой притянула к себе. Рупор почувствовал смрад перебродившей жижи, идущий из ее рта.
– Паны тогда всякие опыты делали… – Она резко, всем телом, подалась вперед, лбом разбив нос Яна. Он охнул, в глазах на мгновение потемнело. Багир отхлебнула из кружки, свободной рукой обвила его шею и почти нежно прижала лицо мальчика к своей груди. – Согнали тележки, те напрудили большую лужу. Забрали его у меня, положили туда. – Багир все сильнее прижимала его голову, кровь из носа Яна растекалась по ее груди. – Пищал сначала, ручками размахивал, ножками. Порозовел весь. Я рвалась туда, в меня плюнули, в ногу, упала, ползла к нему. Он красный стал, скорчился, затих. Потом растворился в жиже совсем. Подожгли, и он сгорел…
Рупор заорал от боли, чувствуя, что нос вминается в череп. Багир оттолкнула его, опрокинула спиной на пол, он увидел над собой потемневшее лицо.
– Ненавижу детей! – выкрикнула Багир, занося над головой Яна кулак. – А ты никуда не уедешь! Лучше тебя убью, разобью череп, и все, лучше… – бригадир задохнулась криком, запрокинув голову, жадно припала губами к кружке. Взметнулся сноп искр. Багир, все еще с кружкой у рта, удивленно повернулась. Тележка, всосав в себя торчащий из костра конец палки, подняла ее и, разогнавшись, пнула горящим концом бригадира в висок. Зашипев, жижа вспыхнула, розовый огонь окутал кружку, сжимающую ее руку и рот Багир. Кружка покатилась по полу, женщина захрипела и упала на бок. Туго натянутая кожа щек озарилась изнутри алым светом. Багир, содрогнувшись всем телом и выгнув шею, издала громкий звук «Ым!», потом еще и еще, сглатывая, пропуская огонь по пищеводу внутрь своего тела. Тележка начала подталкивать Яна, перекатывая его по полу к стене.
Утром Рупор чувствовал себя скверно и очень боялся гнева панов, которые накажут его за смерть главного бригадира. Но Дядя, на секунду выплыв из дневного небытия, произнес, что для пана человек – как кот Шредингера, он есть, но одновременно его и нет, он всего лишь издержка, квантовое недоразумение вселенной панов, так что смерть Багир им безразлична – после чего исчез, уступив место Нецки.
Старик ушел вместе с Еленой, а Ян еще долго лежал в сумерках сарая, рассматривая тело Багир под стеной. Наконец, выйдя наружу и приблизившись к насесту, Рупор увидел Омнибоса, застывшего над большой лужей грязной темной воды. Нецки и Елена стояли поодаль, и когда Ян появился, старик махнул на него палкой, призывая к молчанию. Ян приблизился настолько, насколько позволял страх. В черных шариках медленно кружились спирали, пан чуть покачивался на изогнутых, напоминающих коряги, темно-коричневых нижних конечностях. Приглядевшись, мальчик увидел быстрое шевеление в луже – множество толстых белесых червяков сновали из стороны в сторону, опускались ко дну и всплывали к поверхности. Одна из облепленных подвижными усиками трубчатых конечностей Омнибоса опустилась в лужу. Большой белый червяк скользнул к ней по воде, обвился вокруг усика и вдруг через невидимое Яну отверстие втянулся внутрь. За ним последовал второй червяк, потом третий. Спирали завращались в глазных шариках, пан медленно отступил, опять замер. Чувствуя тошноту, Рупор растерянно посмотрел на Нецки. Тот внимательно наблюдал за Омнибосом.
Пан высветил приказ, и Елена подкатилась к нему. Омнибос, выйдя из ступора, взгромоздился на тележку.
2
Путь от поселения до города они преодолели за день. Над их головами бесконечной вереницей плыли чинке, увешанные пузырями с костяной пылью; несколько раз мимо проползали нагруженные гусеницы – но больше никого живого они не видели.
– Что-то готовится, – бормотал Нецки. – Пот и пепел, что-то готовится!
Дул ветер, влажные потоки атмосферной крупы колыхались темными полотнищами, то почти скрывая окружающее, то расходясь, показывая топкие низины, широкую дорогу, силуэты домов впереди. Город приближался – полуразрушенные небоскребы, соединяющие их висячие коридоры и мосты все явственнее проступали в тумане. Непривычный к долгой ходьбе, Рупор шатался от слабости, но брел за тележкой и Нецки.
Неожиданно посреди дня пробудился Дядя. Ян увидел, что походка старика изменилась, он расправил плечи и поднял голову. Мальчик поравнялся с ним, глядя на могучую, покрытую мелкими пупырышками спину пана, тихо попросил:
– Расскажи про другие места.
– Какие другие места? – откликнулся Дядя.
– Ты говорил, что раньше были другие места. Что это – «другое место»? Что это значит? Оно не такое, как все, что сейчас?
Дядя произнес после долгого молчания:
– Паны переделывают планету под себя. Ты понимаешь, мы живем на планете, раньше она называлась Землей. Как бы объяснить ребенку… – Он взмахнул рукой. – Весь мир, все это называется планетой. Она находится в космосе. Космос – черное пространство вверху, за небом.
– Это что – небо? – спросил Ян.
Дядя сморщился и покачал головой.
